Чалаш-мурза без размаха ударил Ларгина кулаком в голову.

Хан поднял руку и распорядился:

– Не бить!

Гонец тряхнул головой, взглянул на Чалаша.

– Ты и ударить-то как следует не можешь, мурза, а все туда же, на войну с Русью. В открытом бою тебя любой наш ратник на куски разрубит.

– Заткнись, собака! – прошипел побагровевший Чалаш.

Ларгин изобразил удивление и выдал:

– Я что-то не пойму, кто тут хан, а кто его холоп.

Девлет-Гирей приказал Чалашу:

– Выйди! Жди у шатра.

– Слушаюсь! – Мурза толкнул пленника ногой и вышел на улицу.

– Кто ты такой? Как звать, у кого служишь? – спросил хан.

– Звать меня Иван, а у кого служу, тебе знать не надо. Да это и не важно.

– Что-то ты особо не переживаешь, что попал в плен. За шкуру свою боишься, оно и понятно, а вот тайну не уберег. Почему так? Может, все же прав мой мурза?

– Да я и за шкуру свою не боюсь. Знаю, что пытать страшно будете, даже если все и узнаете. Мурза не простит оскорблений, но мне плевать на это. А то, что грамоту не донес, не страшно. Или ты думаешь, что я один гонцом был послан? Таких, как я, с десяток. Уже сегодня воевода князь Воротынский все проведает, не сомневайся. На этот раз тебя загнали в капкан, как кроля безмозглого.

– Вон его отсюда! Мурзе Чалашу отдать! – приказал хан нукерам, стоявшим рядом с Ларгиным.

Они потащили Ивана Ларгина на выход, а он вдруг залился смехом и прохрипел:

– Ты, тупой баран, захотел на русский трон. Моли своего Бога, чтобы до Бахчисарая добраться, где с тебя за янычар своих спросит султан…

Он кричал обидные для хана слова, покуда не попал к Чалашу. Тот ударом рукоятки сабли по голове лишил русского воина сознания и велел нукерам тащить его к пыточному месту, которое было сделано на берегу реки.

Хан поднял грамоту, вновь прочитал ее и задумался.

«Правда это или умный ход царя Ивана? Сразу ответить на этот вопрос невозможно.

С одной стороны, русский самодержец перенимает наши приемы, оставляет основные силы своего войска у нас за спиной, при этом прикрывает Москву всего двумя полками да ополчением. Это очень опасно. С другой стороны, такие действия оправданы, если у Ивана действительно есть дополнительные силы.

Откуда? Это и новгородские, и псковские полки, уже тысяч семь-восемь. Отряды, переброшенные из Ливонии. Тех может быть тысяч десять. Татарская рать изменника касимовского хана, казанцы, перешедшие на службу Москве. Тоже тысяч десять. Полки Рязани, Мурома, Смоленска, отряды, высланные из южных крепостей. Да, пожалуй, тысяч сорок царь Иван собрать может, еще двадцать сумеет выслать на перекрытие шляхов и к Перекопу.

Но у меня еще не менее шестидесяти тысяч воинов, большой отряд отборных янычаров, прикрытие переправ.

У Воротынского от силы тысяч десять-пятнадцать, да и те голодные, велико число раненых. Если покончить с его ратью, то до Москвы орда дойдет за день. Тогда уже полкам князя Токмакова с ополчением и малым нарядом не удастся удержать город. Захватив же Москву, можно будет и царя Ивана с его ратью встретить, имея в заложниках тысячи московских мужиков, баб и детей. Коли выставить их на оборонительных рубежах, то царь ни наряд свой не применит, ни на налет не решится. Не будет бить свой народ.

А мы ударим, гоня перед собой заложников. Ничто, что ясырь потеряем. Другой возьмем в Рязани, Туле, Кашире. Главное – разбить русскую рать, закрепиться на Москве. Но для этого надо быстрее разбить полки у Молодей и в первую голову уничтожить проклятый гуляй-город».

Явился Чалаш-мурза. Его дорогая одежда была в крови.

– Ну что? – спросил хан.

– Думаю, гонец не лгал, и грамота не обманная. Я с него с живого шкуру спустил, он не отрекся от слов, сказанных здесь.

– Сдох?

– Кто же выживет, когда кожу сдирают? Сдох, собака.

– А ведь у нас, мурза, вряд ли найдутся такие воины.

– И у нас их много.

– Сомневаюсь.

– Есть они! Извини, господин, за вопрос. Ты Джабар-мурзу вызвал?

– Нет. И мысли твои отвергаю.

– Но почему?

– А потому, что нет у нас времени ждать, пока рать Воротынского не выдержит голода и не двинется к Москве. Так можно и войска царя Ивана тут дождаться. Посему завтра с утра пойдем всеми туменами на Молоди. Там дадим сражение. Разорвем гуляй-город, полки Воротынского, Москву возьмем без труда. Силы, оставшиеся там, не выстоят против нас, даже если мы и потеряем целый тумен.

Чалаш склонил голову.

– Ты над всеми начальник, твое решение – закон.

– Вот это верно. Зови сюда всех мурз и беков. Военный совет проведем.

– Слушаюсь! – Чалаш, уязвленный тем, что хан не послушал его, резко развернулся и выскочил вон.

Вскоре состоялся военный совет. Хан говорил о плане, но ничего нового, кроме прямого штурма гуляй-города, никто предложить не мог. Да и не было другого пути у Девлет-Гирея, кроме как любой ценой уничтожить русское войско. Выступать решено было после предрассветной молитвы, с восходом солнца.

Поздним вечером того же дня, 1 августа, в шатре Воротынского, поставленного за гуляй-городом, тоже собрался военный совет. На нем присутствовали все воеводы, атаманы казаков, ротмистр наемников, начальники татарских отрядов.

– Недавно в стан явились гонцы князя Репнина из Москвы. Они сообщили о том, что обман с подставным гонцом удался. Девлет-Гирей, склонявшийся было к выжиданию, получил грамоту о движении к Москве сорокатысячной рати под предводительством самого царя. Он изменил решение, наказал всему своему войску с восходом солнца идти на гуляй-город и наши полки. Это означает, что завтра состоится главное сражение, которое и определит судьбу всей Руси. Исход его зависит от того, как мы будем действовать. У Девлет-Гирея значительное преимущество в численности. Наше же – это боевой дух в полках. Насколько мне известно, в бой рвутся даже раненые.

– Это так, князь, но извини, хочу знать, что за герой добровольно отправился с обманной грамотой к хану, ведая, что ждет его страшная смерть? – сказал Хворостинин.

Воротынский кивнул.

– Ты правильно сделал, князь, что упомянул героя. Это ратник полка князя Токмакова. Имя и прозвище его я не знаю. Мне известно, что у него в прошлом году сгорела вся семья, когда он дрался с татарами, прорвавшимися в Москву. Этот ратник обрек себя на смерть во имя Руси, нашего царя и веры. Вечная ему память.

Воеводы поднялись, перекрестились и прошептали:

– Вечная память.

Воротынский поднял руку.

– Мы будем помнить всех погибших, станем молиться за них, если только выиграем сражение. Посему прошу садиться. Перейдем к делу.