Он вышел, а они остались переваривать услышанное. Своеобразный парадокс: новость казалась полной бессмыслицей и в то же время с ней все обрело смысл. Очевидно же — у Эда болезнь Альцгеймера. Разве это ново?

— Что нам делать?

— Нужно проконсультироваться у другого специалиста, — сказала Эйлин.

— Незачем. Он и есть другой.

— Может, он ошибается!

— Не ошибается, — ответил Эд так уверенно, что сердце Эйлин глухо стукнуло в груди.

Она так остро чувствовала любовь к Эду, что не могла на него смотреть и отвернулась.

Они еще посидели молча. Понемногу хватка Эда на ее руке ослабла.

— Какого черта! — проговорил он. — Какого черта...

Это прозвучало и как скорбный плач, и как обещание — клятва держаться до конца.

— Что нам делать? — повторил он.

— Нести свой крест с достоинством — вот что, — сказала Эйлин.

Она поправила ему загнувшийся уголок воротника и застегнула пуговицу.

Они поехали в кафе «У Натана» на Центральной авеню. Эд в детстве постоянно ездил по этой линии метро на Кони-Айленд, а Эйлин хотелось хоть немного его порадовать. Заведение на ничем не примечательной улице было бледной копией уже слегка поблекшего оригинала на Серф-авеню, однако популярность среди молодежи говорила о неплохих перспективах. В очереди перед Эдом и Эйлин отчаянно флиртовали с девушками-гардеробщицами благоухающие одеколоном албанцы с «шипастыми» прическами, в рубашках на пуговицах и высоких кроссовках. Они радостно вопили и хлопали в ладоши, предвкушая отличный вечер. Эйлин увидела в окно, как подъехал навороченный «шевроле-камаро», а за ним — «понтиак-транс-ам».

Эйлин провела Эда к столику. Эд недрогнувшей рукой поднес ко рту хот-дог и вгрызся в сложное нагромождение тушеной капусты, лука, маринованных огурчиков, горчицы и кетчупа. Здоровенная капля шмякнулась ему на рубашку. Эд молча ее стер. А раньше выходил из себя, если хоть микроскопическая капелька кетчупа брызнет на одежду. Он как будто стал выше мелочных житейских раздражителей.

Дома, поставив машину в гараж, Эйлин заставила Эда снять рубашку и майку, отправила его наверх, а сама пошла загрузить вещи в стиральную машину и по дороге увидела, что с полок у лестницы пропали инструменты.

Когда рабочие приходили при Эде, он не высовывался из своего кабинета — работал или просто злился, Эйлин не интересовалась. Должно быть, рабочие решили, что здесь легкая пожива. Раньше, на Джексон-Хайтс, когда они приглашали рабочих, Эд ни на минуту не спускал глаз со своих инструментов. Эйлин считала, что это паранойя.

Сейчас у них работали две бригады: те, что укладывали паркет, и те, что оборудовали кухню. И ведь не определишь, кто из них украл. Нет хуже подлости, чем украсть у мужчины рабочий инструмент, особенно — от этой мысли у Эйлин сердце разрывалось — когда он больше не может им пользоваться.

Она не сказала Эду о краже. Просто на следующий день поехала на работу пораньше и купила новые инструменты. Разложила их на месте старых, а упаковки выбросила. Конечно, блестящие, без единой царапинки поверхности бросались в глаза, и в то же время едва ли Эд заметит. Впервые за все время замужней жизни Эйлин мечтала, чтобы ее маленькие домашние хитрости разоблачили.

Эд строго-настрого запретил ей рассказывать сыну. И на работе ничего не должны были знать. Он хотел дотянуть до тридцатилетнего стажа, чтобы получить надбавку к пенсии. Считая подработку в управлении озеленения еще в студенческие годы, Эд проработал на благо штата Нью-Йорк в общей сложности двадцать восемь с половиной лет. Если как-нибудь продержаться до тридцати, пенсия будет на тысячу двести долларов в месяц больше. Нужно выжать из государства все, что только возможно, потому что через какое-то время Эду потребуется дорогостоящий уход.

В первые несколько дней после получения диагноза Эд притих и как будто затаился. Оливковая ирландская смуглость сменилась тусклой бледностью. Даже запах его стал другим, словно страх сочился из пор. Эд уже давно мылся не каждый день, а сейчас и вовсе перестал. Зубы чистил, только если Эйлин стояла над душой. При этом оба ходили на работу, как будто ничего не случилось. Неужели в доме теперь всегда будет эта похоронная атмосфера?

Однажды ночью, лежа в постели, Эд спросил Эйлин: он умирает?

— Нет, — ответила она. — В тебе еще много жизни.

— Мне страшно, — прошептал Эд. — Я умираю!

— Все мы умираем в каком-то смысле.

— Для меня часы уже тикают.

— Для всех нас.

— Кроме Коннелла. Для него пока еще нет.

И для него тоже, чуть не сказала Эйлин, потому что это была правда, — но Эд выглядел таким несчастным...

И она подтвердила:

— Пока еще нет.

— Я не хочу для него такой судьбы. Хочу, чтобы он спокойно прожил жизнь.

Эйлин все-таки не сдержалась:

— Даже если он не заболеет, нет никаких гарантий, что он спокойно проживет свою жизнь.

— Скажи, что этого у него не будет!

— Этого не будет.

Эд, немного успокоившись, заснул. А Эйлин долго лежала без сна и думала о том, как часы отсчитывают оставшееся им время.

Может, и с Коннеллом то же случится. Или с ней самой.

Ничего нельзя знать заранее.

Вот это и есть правда.

По долгому опыту Эйлин знала, что людям с синдромом Альцгеймера и в больнице небезопасно. Заблудиться в больничных коридорах или выйти нагишом из палаты — только начало. Один пациент упал с лестницы и сломал позвоночник. И госпитализируют таких больных иногда в ужасном состоянии — с порезами, ожогами; один был с отрезанным пальцем. Эйлин хотела по возможности замедлить развитие симптомов. А для этого средство одно: лекарства. Официально одобренных препаратов пока в продаже нет, зато есть лекарства, находящиеся в стадии клинических испытаний. Нужно подключить Эда к какой-нибудь исследовательской программе. Он будет совершенно бесплатно приносить пользу той самой фармацевтической промышленности, на которую когда-то отказался работать. Когда-то Эйлин мечтала получить от этой самой фармацевтики роскошную машину, заграничные поездки и антикварную мебель, а сейчас она хотела только одного: чтобы измученный мозг Эда не так быстро отступал перед болезнью. Оставалось надеяться, что какой-нибудь ясноглазый прагматик, не презирающий земных благ, выполнит ту работу, которую Эд отверг.

Она обзвонила знакомых медиков и нашла то, что искала. НИИ психиатрии имени Натана Клайна в Оринджбурге. Сорок минут на машине, если ехать через мост Таппан-Зи. Там проходили исследования долгосрочной безопасности, переносимости и эффективности препарата SDZ ENA 713 при лечении больных с подозрением на синдром Альцгеймера. Эду обещали предоставлять препарат до тех пор, пока не начнется его коммерческое производство или пока от него не откажутся на территории Соединенных Штатов.