Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я люблю тебя, Дафна, – снова сказал он. – Прости, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять – и за все, через что тебе пришлось пройти, – но я обещаю, на этот раз все будет по-другому. Мы есть друг у друга, и это главное.
Мы есть друг у друга. У Джефферсона больше не осталось никого, потому что Дафна забрала их всех – в припадке злобы оторвала от принца даже его лучшего друга.
И на пути к этому триумфу Дафна позаботилась о том, чтобы стать такой же одинокой, каким теперь оказался принц.
Она смутно осознала, что на самом деле не сказала Джефферсону «я тебя люблю» в ответ. А нужно. Она должна открыть рот и сказать это; такой пустяк, всего три слова. Разве Дафна уже не повторяла их бесчисленное количество раз, совершенно не вкладывая в них душу?
Полдень лился в окна, свет и тени играли на лице принца.
Его Высочество Джефферсон Джордж Александр Август, принц Америки, все еще ждал ее ответа.
С четырнадцати лет жизнь Дафны вращалась вокруг него: завоевать принца, удержать его, причинить боль любому, кто встанет между ними, вместо этого ранить себя. Дафна составляла заговоры, плела интриги и манипулировала, сжигала мосты и рыла землю, пытаясь вернуть его на свою сторону. А теперь он был здесь, все наконец закончилось, и единственное, о чем думала Дафна, какой же дурой она была, построив свою жизнь вокруг не того парня.
Было слишком поздно менять курс. Ее шанс на будущее с Итаном исчез. Дафна сидела здесь, перед лицом будущего, к которому стремилась все эти годы, и никто не мог знать, чего это ей стоило.
Никто никогда не узнает, что улыбки, которые она дарила Джефферсону, должны были предназначаться Итану, парню, которого она любила, только чтобы понять это слишком поздно. Никто не узнает, что она заплатила за высший титул величайшей болью. И Дафна никогда им не расскажет.
Она вспомнила, что Нина сказала сегодня утром: что Дафна получит все, чего когда-либо хотела, только для того, чтобы обнаружить, что осталась совершенно одна.
Дафна посмотрела на Джефферсона и дала ему ответ, который он ожидал, ответ, который ждали ее родители, – ответ Дейтон.
– Я тоже тебя люблю, – заверила она, и ее лицо застыло в красивой идеальной улыбке. – И я очень счастлива.
Беатрис никогда не видела дворец в таком состоянии. Особенно когда она сама была причиной происходящего.
Охрана, лакеи и организаторы заполонили залы, ища чем заняться, пытаясь получить ответ, который, казалось, никто не мог дать. За всю свою многовековую историю Вашингтоны никогда не переживали ничего подобного: королевскую свадьбу, которая не состоялась. В замке царил хаос, тем более что лорд-камергер только что подал прошение об отставке, оставив ответственной свою помощницу.
Если бы только Беатрис хватило духу уволить Роберта несколько месяцев назад. Он никогда не работал на нее; он работал над устаревшим представлением о том, какой должна быть ее роль. И ей никогда не стать истинной королевой, пока он подрывает ее усилия.
Она внезапно вспомнила, что сказал отец в то последнее утро в больнице: «Тебе, молодой женщине, будет нелегко взяться за работу, про которую большинство мужчин подумают, что они могли бы добиться большего успеха. Используй свою энергию, свое упрямство и придерживайся своих убеждений».
Ее отец не хотел бы, чтобы она становилась марионеточной королевой, чтобы каждое ее движение было продиктовано Робертом и дворцом. Король Георг понимал, что перемены являются неотъемлемой частью ДНК Америки, что изменения имеют решающее значение для успеха нации. Если бы монархия была такой жесткой и непоколебимой, как того хотел Роберт, она бы никогда не выжила.
– Франклин, – позвала Беатрис. Щенок вышел из-под мраморного журнального столика, яростно виляя хвостом. Услышав голос хозяйки, он кинулся к ней. Она устроилась на коврике, расправила юбку и уложила теплое тельце щенка к себе на колени. Если бы все в жизни могло быть так просто.
Они вдвоем сидели в гостиной на втором этаже, также известной как Зеленая комната. Первоначально ее так назвали в театральном смысле, поскольку именно здесь собиралась королевская семья перед своими знаменитыми выступлениями на балконе Вашингтонского дворца. Но сорок лет назад бабушка Беатрис решила, что имя должно соответствовать обстановке, и изменила декор. Теперь комната выглядела как дом из Изумрудного города: сплошь зелень и золото.
Шторы обрамляли огромные окна от пола до потолка. Сквозь щель между ними Беатрис увидела толпу, которая все еще стояла у дворца. Люди беспокойно слонялись, явно гадая, собираются ли они с Тедди выйти на балкон, пусть сегодня и не поженились. Не помогло и то, что дворец до сих пор не назначил новую дату свадьбы и отказался раскрыть какие-либо подробности о так называемой «угрозе безопасности», которая сорвала мероприятие.
Если бы Саманта не устроила тревогу – если бы свадьба шла, как планировалось, – Беатрис и Тедди стояли бы прямо сейчас на балконе: махали бы толпам, и те сияли бы от волнения, вместо того чтобы бормотать в замешательстве. Начало традиции выводить молодоженов на балкон заложил Эдуард I. Он решил, что это самый простой способ познакомить Америку с ее новой королевой, только недавно прибывшей из Испании. К настоящему времени подобные выходы были, пожалуй, самой любимой из всех свадебных традиций Вашингтонов.
Беатрис столько раз в своей жизни появлялась на этом балконе – в платьях с оборками и лентами в детстве, в сшитых на заказ юбках и на лакированных каблучках, когда стала постарше, – улыбалась, махала, представляя миру тщательно выверенный образ себя.
В памяти всплыло воспоминание об одном из ежегодных выступлений в честь Четвертого июля. Беатрис оперлась локтями о железные перила и вытянула шею, чтобы увидеть пролетающие в небе боевые самолеты.
Внезапно сильные руки подняли ее вверх: отец посадил Беа себе на плечи, чтобы она лучше видела.
Когда он вытянул руку, то указал не наверх, где самолеты оставляли огромные следы дыма, похожие на сообщения в небе, а на море ликующих, кричащих внизу людей.
– Знаешь, они радуются за тебя, – сказал он ей. – Потому что они любят тебя, Беатрис. Так же, как и я.
Ее зрение затуманилось, и она запустила пальцы в мех Франклина, чтобы не упасть. Слова отца гремели в пустой голове, как камешки в банке. Что бы он сказал, если бы увидел ее сейчас? Как она прячется от своих людей, вместо того чтобы посмотреть им в глаза?
В дверь постучали, и Беатрис яростно вытерла щеки.
– Войдите, – позвала она на удивление ровным голосом.
Тедди вошел в комнату, закрыв за собой дверь.
Он все еще был одет в свой утренний наряд – белую рубашку на пуговицах и синие полосатые брюки парадной формы, хотя и снял китель. Его рубашка была расстегнута на шее, обнажая небольшой треугольник загорелой груди. Беатрис заставила себя отвернуться и встала, разглаживая подол.