как можно спокойнее рассказал ей, что случилось. Взгляд у нее слегка помутился – не от горя и не от облегчения, это было что-то другое – может, неуверенность? Она не выказала ни шока, ни удивления, сказала только: откуда мне знать, что ты не лжешь?

Думаешь, я забрал бы ключи, будь Шеф жив?

Сними очки, приказала она, не опуская пистолета.

Сколько же раз тебя держали на прицеле, ты уже сбился со счета. И еще ты толком не мог сказать, сколько раз уже спускали курок, сколько ты уже продул жизней, чтобы дойти до этого состояния, когда ты вздрагивал от легкого ветерка, испытывая чувство, схожее с удовольствием, от которого всегда было рукой подать до боли.

И что тебе тут нужно? – спросила она.

Вместе с пинбольным шариком вы докатились до плана, которого еще минуту назад у тебя не было, потому что ты не знал, что наткнешься на соблазнительную секретаршу, а стоило бы знать, если думать головой. Шеф точно держал дома наличку, сказал ты, покосившись на висевшие над телевизором часы в форме твоей страны. У Генерала в его лос-анджелесском ресторане были точно такие же ностальгические часы, их секрет Полишинеля заключался в том, что для беженцев время всегда движется только по кругу. Но часы Шефа открыли мне еще один секрет Полишинеля – что для беженцев время иногда останавливается насовсем.

Предположу, что он держал деньги в сейфе, сказал ты. Я знаю комбинацию. Но не знаю, где сейф. А вот ты, мне кажется, знаешь.

Вообще-то ты не знал, есть ли у Шефа сейф, и комбинацию ты не знал тоже, но твоя первая догадка оказалась верной, потому что она сказала: как ты узнал комбинацию?

Сначала покажи, где сейф, сказал ты.

Чур, мне половина того, что внутри.

Сначала опусти пистолет.

Я знаю, ты думаешь, я дура, но я не дура.

Я не думаю…

Я вижу, как ты на меня смотришь.

По тому, как она на тебя смотрела, было понятно, что дурак здесь ты, и, сознавшись самому себе, что ты ни разу не задался вопросом, умна ли соблазнительная секретарша, ты изо всех сил продолжал напрягать мускулы, чтобы не оторвать взгляда от ее глаз, несмотря на все искушения, которые тебе подсовывало боковое зрение. Ты права, сказал ты, сглатывая привычную смесь вины и стыда, к которой уже давно пристрастился. Они так хорошо сочетались друг с другом, как джин и тоник, как цивилизация и колонизация, как сопротивление и коллаборационизм, как Гитлер и Геббельс, как Никсон и Киссинджер, как Вьетнам и Алжир, как Франция и США, что пора бы уже появиться коктейлю, или хотя бы малоизвестному русскому роману, или просто модному молодежному танцу под названием «Вина и стыд». Мне стыдно. Мне очень стыдно.

Ничего тебе не стыдно. Ты типичный вьетнамский мужик. Ну или полвьетнамского мужика. Не важно. Все вы одинаковые. Вы нас не цените. Считаете, что мы так и будем вам готовить, мыть за вами посуду, стирать ваши шмотки, смеяться над вашими тупыми шутками, восторгаться вашими стихами или песнями про любовь, которые вы нам написываете до тех пор, пока на нас не женитесь, после чего вы в жизни не напишете нам ни одного стиха, ни песни, потому что будете строчить их своим любовницам. Вы думаете, что мы так всегда и будем рядом, чтобы спать с вами, рожать вам детей и потом растить их без вашего участия, ходить по магазинам, выслушивать ваше нытье, почесывать ваше эго, вести бухгалтерию, подрабатывать, терпеть ваших родителей, прислуживать вашим мамашам, закрывать глаза на ваших любовниц, штопать вам одежду, разыскивать ключи, поддакивать чуши, которую вы несете, идти минимум в пяти шагах позади вас, заботиться о вас в старости и наконец-то – наконец-то – наконец-то – сдохнуть, но только после вас, кому-то ведь надо плакать на ваших похоронах, организовать по вам пышные поминки, ухаживать за вашим алтарем и ходить на могилу, каждый день вспоминать вас, чтобы после смерти воссоединиться с вами и начать всю эту дребедень заново, и так без конца.

И хотя ее голос дрожал от ярости, дуло люгера ни разу не дрогнуло. Будучи вьетнамским мужчиной или половинкой вьетнамского мужчины, ты нутром и даже, можно сказать, самыми яйцами понимал, с редкой честностью, вызванной как раз тем, что эти яйца я теперь мог разве что высидеть, – что она права. Что ты, как член вьетнамского мужского населения, заслуживаешь ее ярости – за все, что вы каждый день проделывали с вьетнамскими женщинами. Ты права, сказал ты. Мне стыдно. Очень стыдно.

Как по-твоему, Шеф собирался на мне жениться? – спросила соблазнительная секретарша.

Да, ну конечно же да. Он тебя любил…

Не ври. Плевать мне, любил он меня или нет. Наш брак означал бы, что он выполнил свою часть договора. Теперь этого не случится. Так что я как минимум заслуживаю его денег. Согласен?

Ты усердно закивал, издав еще больше утвердительных звуков. Соблазнительная секретарша отвела тебя в спальню Шефа, где она и спала до того, как ты ее разбудил, и указала на книжный шкаф рядом с гардеробной. Шеф не читал на французском, однако все полки были уставлены французскими книгами. Пробежавшись взглядом по корешкам, ты с удовлетворением убедился в том, что французы читают не только философию и интеллектуальную литературу – высоколобые издания, которые можно выставлять напоказ вместе с дорогим алкоголем. Эти книги и эти авторы могли соседствовать разве что с пивом и графинами домашнего вина. То были французские оригиналы или французские переводы авторов, писавших низкопробные бестселлеры, которыми обычно торгуют в аэропортах и супермаркетах, чтиво настолько узколобое, что ему не находилось места в читательской голове, и оно обычно съезжало вниз, застревая, как усы, где-то в районе верхней губы. Однако обойдемся без имен. Зачем нам они, если Шеф все равно не читал этих авторов, потому что он в принципе не читал ничего, кроме своих гроссбухов и накладных.

Дерни за шкаф, сказала соблазнительная секретарша, взмахнув пистолетом.

У пистолетов, как и у людей, есть отвратительное свойство слетать с предохранителя, поэтому ты наивежливейшим голосом попросил: не могла бы ты убрать палец с крючка?

Она наставила на тебя пистолет, не снимая пальца с крючка, и ты потянул на себя шкаф, который выкатился вперед на невидимых колесиках, спрятанных под нижней полкой. Ты откатил шкаф в сторону, и за ним обнаружился сейф, металлическая серая коробка размером с маленький холодильник, встроенная в нишу рядом с гардеробной. Ладно, умник, сказала соблазнительная секретарша. Давай рассказывай, что там у тебя.

У