Не было бы никаких лекций, если б ты читал, что я тебе говорю, сказал Саид. Тогда знал бы, что писал Фанон о «насилии как о духовном очищении».

Которое «освобождает местного жителя от комплекса неполноценности, от отчаяния и пассивности», сказал ты. В глазах у вас с Саидом промелькнуло мгновенное узнавание, и вы хором сказали: «Насилие вооружает его бесстрашием и восстанавливает чувство собственного достоинства»[20].

Теперь понял, почему мне даже как будто нравится этот тип? – сказал Мона Лиза Саиду.

Чтение Фанона – все равно просто чтение, сказал Саид. Конечно, лучше, чем ничего. Но, кроме этого, надо еще что-то делать. А для этого нужно выбрать верное насилие, такое, которое сделает из тебя мужчину, а не вора. Ахмед, ты понимаешь, почему ты и вот этот вор, который меня обокрал, не мужчины?

Роллинг вздохнул. Потому что мы не до конца преданы делу?

Именно, сказал Саид.

Он смотрел на тебя, и похожий взгляд ты уже замечал у соблазнительной секретарши – едкая смесь жалости, презрения и понимания. Ты хотел что-то возразить, сказать, что, может, ты и не совсем мужчина (больше), однако ты всегда был очень, очень предан делу, и вот посмотрите-ка, куда тебя завела твоя преданность. Но ты выключил себе звук, потому что хотел еще пожить и поговорить, и правильно сделал.

Вставай, сказал Саид. И уходи.

Обмудок, пробормотал Роллинг.

Ты вскочил на ноги – скорее, пока Саид не передумал или Роллинг случайно тебя не подстрелил. Сразу возникло столько вопросов: как Саид узнал про брата, как он так быстро оказался в Париже? И как он выследил Мону Лизу? Но задержаться в компании Саида и Роллинга означало рискнуть жизнью ради того, чтобы удовлетворить свое любопытство, а это были не те вопросы, за которые можно и умереть. Поэтому ты поклонился, благодарно сложив руки на условно восточный манер, скорее индийский, конечно, чем вьетнамский, да только кому какая разница? Все вы тут с Востока.

Я благодарен вам обоим за ваше великодушие, сказал ты, подкинув еще парочку подхалимских уверений в своей нижайшей благодарности, потому что кто я такой, если не спец по низостям. Затем ты добавил: и в знак благодарности советую вам приглядеться повнимательнее ко всем этим ящикам с кофе, – услышав это, Саид вскинул густую бровь. Тогда ты сказал: я и так уже многим вам обязан, однако разрешите попросить вас еще об одном маленьком одолжении? Или двух?

Как однажды заметил мой бывший шеф, Генерал: люди, готовые оказать тебе услугу, сделают гораздо больше, если правильно выбрать время, и поэтому Генерал неутомимо заискивал перед теми, кто стоял выше его, выпрашивая у них милостей, и постоянно отказывал в любом одолжении почти всем, кто ему подчинялся. Саид уже оказал тебе королевскую услугу тем, что не стал тебя убивать, и теперь ты, прочувствовав весь масштаб его благородства, понимал, что он еще разок тебе поможет. И впрямь, Саид не убил тебя и не приказал тебя убить, а только вздохнул и спросил: ну, чего ты хочешь?

Ты хотел настоящие брендовые «авиаторы» Лё Ков Боя, в которых он и умер, потому что никогда их не снимал, и которые ему больше не пригодятся. Ты сказал, что возьмешь их на память о своем лучшем друге, Лё Ков Бое, по крайней мере так ты сказал Саиду, решив, что он как человек чести это поймет. «Авиаторы» сели на тебя как родные и помогли тебе впервые прокатиться на машине по солнечным улочкам Парижа. Вести машину под лекарственной анестезией – все равно что управлять шариком в пинболе, такая мысль у тебя промелькнула, ну или ты вспомнил, что о чем-то таком подумал, когда отпирал дверь квартиры Шефа. Ключ от квартиры, вот что ты хотел на самом деле, но Саиду ты сказал, что тебе нужна машина Шефа, чтобы добраться до дома. Ты был уверен, что Саид приехал на собственном транспорте, хотя он мог оказаться и не столь модным, как баварское чудо Шефа. Роллинг это как раз понимал и стал возражать против такого одолжения, однако ты уже заключил с Саидом тайную сделку, назначив его хозяином всей сокровищницы. Ты шел к выходу со склада мимо ящиков, доверху заполненных белоснежным лекарством, замаскированным под анально добытый кофе, и надеялся, что навсегда завязал с этим ремеслом, но подозревал, что вряд ли, тем более когда прошел мимо валявшегося у двери трупа Дылды, связанного, с широко открытыми глазами, кляпом во рту и перерезанным горлом, вот тебе и ответ на вопрос, как Саид с Роллингом отыскали склад. Во время оргии Дылда остался один на хозяйстве во «Вкусе Азии», там-то его, похоже, и нашли Саид и Роллинг.

В квартире у Шефа было тихо и чисто. Ты никуда не спешил, время у тебя было, и ты бы, конечно, налил себе на пару пальцев дорогого коньяка Шефа или виски, закинул бы ногу на ногу и полюбовался далекой Эйфелевой башней, которая на самом деле была огромна, но отсюда казалось, что она высотой всего в пару сантиметров, но день клонился к вечеру, а тебе через несколько часов надо было ехать в «Опиум», на предпремьерную вечеринку в честь «Фантазии», и ты стал искать, где Шеф хранил свои ценности. Ты обыскал все кухонные шкафы, порылся среди диванных подушек, в шкафу, за телевизором и стереосистемой и уже шел в спальню, как вдруг кто-то спросил тебя нежным женским голосом:

Ты что же это, блядь, делаешь?

Кстати, еще один философский вопрос, которым ты задавался время от времени, но, правда, не сейчас. Ты хотел было обернуться, но голос, по которому ты опознал соблазнительную секретаршу, сказал: подними руки и поворачивайся медленно, или пристрелю. Когда ты окончил наконец свой медленный пируэт, то уже был вполне готов к нацеленному на тебя пистолету, который был похож на люгер и казался огромным в ее маленькой, уверенной руке. На ней была ночнушка из прозрачной ткани, длинные блестящие волосы взлохмачены и непричесаны, и от этого она выглядела еще соблазнительнее.

Шеф тебя убьет, сказала она.

На тебе были солнечные очки, но ты все равно чувствовал, что нужно задействовать каждый мускул, чтобы смотреть ей прямо в глаза, и из-за этого ты никак не мог проглотить страх и страсть, скопившиеся у тебя во рту. Ты с трудом выговорил: Шеф умер.

Соблазнительная секретарша глядела на тебя целых пять секунд – ты считал, – а потом сказала: ты не смог бы убить Шефа, кишка тонка.

Что правда, то правда. Я