Но…

Не закрывай. Чего я там не видела.

Да, но, понимаешь, мне надо, ну это…

Фу-ты. На лице соблазнительной секретарши отразилось вполне понятное отвращение. На это я смотреть не буду. Оставь дверь слегка приоткрытой и даже не пытайся там запереться – пристрелю через дверь.

Ты не хотел умирать, как Элвис, верхом на унитазе, да и в твои планы не входил побег из туалета, где не было ни окошка. Для твоего плана вполне хватало почти закрытой двери, за которой ты мог снять ключ от квартиры с кольца, на котором висели еще и ключи от машины Шефа. Но поскольку соблазнительная секретарша могла через приоткрытую дверь слышать все подробности твоей низменной личной драмы, ты расстегнул штаны, опустил сиденье, уселся и, возясь с ключами, притворился, что совершаешь все необходимые движения. Однако, к несчастью – или к счастью, это уж как посмотреть, – твои движения имели продолжение, или, может, двигателем стали твои чувства, удивив тебя, как оно иногда и бывает с чувствами, своей внезапной, неподдельной силой – господь, сказала из-за двери соблазнительная секретарша, – когда ты ненароком напомнил себе Третий закон Ньютона о том, что сила действия равна силе противодействия, и раз уж одно отверстие громко о себе заявило, то и другое отверстие разразилось болезненным стоном, в котором также читались удивление и облегчение, ведь ты не знал, что держишь это в себе, эту неумолимую, бесконечную змею, ползшую из твоих кишок, этот непотребнейший, копившийся годами осадок, чья толщина, плотность и зловонность наводила на мысль, что этот мертвый кишечный монстр был тем самым упорным веществом, которое твое тело не могло до конца переварить – Да хватит уже! – кричала соблазнительная секретарша, – он был темной материей твоей внутренней тьмы, библейской скверной, таившейся в закутках и закоулках поворотов и заворотов твоей длинной и петлистой кишки, которая, по мнению многих, у тебя была тонка – господи боже, ну правда, сказала соблазнительная секретарша, – и вот наконец ты, кажется, вывинтил этот винтик, но пока он уклончиво из тебя выверчивался, уникальный, как промышленно загрязненная снежинка, неповторимый, как твоя морально загаженная личность, ведь два порождения одного нутра и то не могут быть одинаковыми, внезапная пустота, вызванная стремительным отбытием твоего кишечного обитателя, отдалась в тебе почти той же болью, что и сам процесс его эвакуации, и ты, всхлипывая, попытался смыть свой безклизменный катаклизм, однако туалет не проглотил его, а поперхнулся, и ты, видя, как несчастный, истерзанный галльский унитаз давится твоими отходами, с ужасом и стыдом захлопнул крышку, отмыл руки от всех следов своей жизнедеятельности, нацепил виноватую улыбку и вышел, держа в протянутой руке ключ от квартиры, который преисполненная отвращения, но по-прежнему соблазнительная секретарша велела тебе оставить на полочке у двери, чтобы ей не пришлось самой его трогать.

Остановившись в дверях, ты спросил: можно мне надеть какие-нибудь ботинки Шефа? Ты был в одних носках и пояснил, что, когда уходил со склада, Мона Лиза сказал: а туфли твои я так и не разлюбил, – и ты был вынужден отдать ему свою обувь от «Бруно Мальи», которая стоит как месяц платы за квартиру. Соблазнительная секретарша сказала: бери и вали отсюда, – и ты, по-прежнему героически не замечая ее очень заметного тела, одарил ее самой ослепительной своей негодяйской улыбкой и сказал: а знаешь, мы бы с тобой отлично сработались, – на что она ответила: помнишь, что я тебе про яйца сказала?

Вот так вот тебе и достался ключ от машины Шефа, который ты в туалете отцепил от его квартирного ключа, понимая, что соблазнительная секретарша попросит тебя его вернуть. Ты взглянул напоследок на Мадлен, увидел, как подрагивают во сне ее веки, и задумался, снится ли ей хороший сон или кошмар. Прежде чем закрыть дверь, ты оттиснул ее спящее лицо на мягком воске своей памяти, надеясь, что лицо это закроет собой недремлющее лицо коммунистической шпионки. Где бы она ни была, что бы с ней ни случилось, ты знал, что она все равно тебя видит.

Глава 19

Над распахнутыми дверями было написано – красными неоновыми буквами, обычно красовавшимися на коробках с китайской едой навынос, шрифт, который вполне мог бы называться «чоп суи», «кита еза» или «а хули». Хорошо хоть Шеф не стал опускаться до установки огромного гонга, в который, приветствуя каждого посетителя, бил бы слуга с накладными, выдающимися вперед зубами. Вместо гонга ты услышал все тот же джазовый квартет, что играл на оргии, а теперь свинговал здесь, потому что у них, в отличие от тебя, было время отоспаться. Как, кстати, и у Вонючки, который сменил свой гаремный наряд на более современный: нацистский шик, опыленный парижской богемой, – простая черная водолазка, черные брюки, черная кожаная куртка и черные ботинки. Его вид идеально сочетался с атмосферой, потому что этот не символизировал ни древний Восток, ни даже Восток пожилой – девятнадцатого века и начала двадцатого, когда французские и британские монополисты, фармацевтические диктаторы и основоположники глобальной наркоторговли под дулом пистолетов заставили туземцев покупать у них опиум. О нет! Здесь царил новый и современный Восток, где опиум был оригинален и нов, моден и мил, привязчив и непритязателен. Опиум был идеальным мужем и лучшим любовником. Поэтому не удивительно, что некоторые люди – вот ты, например, – предпочитали лекарство.

А где Шеф? – спросил Вонючка, который взял на себя фейс-контроль и теперь задерживал посетителей в длинной очереди, создавая ажиотаж. Женщины радовали глаз – везде бесконечные ноги, мужчины радовали нос, потому что вылили на себя больше одеколона, чем женщины – духов. Ты же, покинув «Рай», заехал к тетке и переоделся в единственный имевшийся у тебя приличный наряд – приталенный серый костюм с чужого плеча, пиджак с тремя пуговицами был родом из шестидесятых и резко контрастировал с пастельными тонами рубашек и гиперболичными силуэтами и мужчин, и женщин, у которых подплечники были раздуты до таких размеров, что на них мог бы спокойно усесться орел. Костюм подарил тебе округлившийся нынче доктор Мао, который носил его, когда был еще студентом и отрывался под Джонни Холлидея. Тетки дома не было, и ты, воспользовавшись ее отсутствием, разбудил себя душем, заодно смыв с кожи сигаретный дым, пот, страх и запашок смерти. Затем ты допил остатки куньего кофе и засунул чемодан с деньгами Шефа и видео с оргии под диван, на котором спал, – видеокассеты были дороже денег. Но кофе не помог, и когда ты вылез из машины, припарковавшись подальше от, чтобы