– Именно так. Мы планируем без шума перехватить его и посадить под домашний арест, если понадобится, но, как ты, наверное, заметила, это такой здоровый медведь – возможно, с ним не так просто будет справиться.

Я вскипела. Оставить меня. Как будто лягушку в кармане у мальчишки.

– Нет, – решительно заявила я, – Гриза я беру на себя.

– Лия, он слишком…

– Я доверяюсь тебе, Рейф. Ты должен поверить мне. Я справлюсь с Гризом.

Он открыл рот, чтобы возразить.

– Рейф, – твердо сказала я.

Он только вздохнул и недовольно склонил голову.

– Сегодня вечером в зале Санктума постарайся говорить о планах на будущее. О чем-то, что случится через неделю, через месяц. Расспрашивай о погоде, о том, чего тебе ожидать от здешней зимы. Что угодно, чтобы было ясно, что ты намереваешься остаться здесь. Не только Комизар не упускает мелочей. Рахтаны, чивдары, и особенно Гриз, ловят каждое слово.

Снова раздался тихий стук в дверь. Наше время истекло.

– Твое плечо, – спохватилась я. – Как оно заживает?

– Всего лишь царапина. Кухарка пользовала меня вонючим настоем. – Рейф нагнулся и поцеловал ссадину у меня на скуле. – Только посмотри на нас. Хороша парочка, верно?

А за одним поцелуем последовал другой, будто Рейф забыл, что ему пора уходить.

– Зато никто нас не узнает, – улыбнулась я. – Меньше всего мы с тобой сейчас похожи на добропорядочных принца и принцессу.

Он рассмеялся, оторвался от меня

– А ты никогда не была добропорядочной принцессой. – Он погладил меня по лицу и вдруг стал серьезным. – Но мне только такая и нужна. Запомни это. Я полюбил тебя, Лия. Тебя, а не титул. И не потому, что клочок бумаги велит мне тебя любить. А потому что я так хочу.

У нас не оставалось ни минуты ни на слова, ни на поцелуи. Подхватив с пола мой седельный вьюк, Рейф шагнул за порог.

– Подожди! – окликнула я. – Хочу дать тебе еще кое-что.

Я подошла к сундуку и вынула склянку с прозрачной жидкостью.

– Эту штучку я позаимствовала во время одного из своих походов. Она поможет нам выиграть немного времени.

И я подробно объяснила, что нужно делать. Рейф широко улыбнулся.

– Ну совсем не добропорядочная принцесса, – он бережно уложил склянку в мой вьюк и ушел.

На ветру клубились легкие снежные смерчи, но меня им было не остановить. Гриза я нашла в конюшне, рядом с Эбеном и жеребенком.

Я легко запрыгнула на ограждение и соскочила в стойло.

– Что случилось? – озабоченно поинтересовался Гриз, неуклюже дотрагиваясь до собственной щеки в том месте, где на моей красовалась ссадина. Его отросшие волосы развевались по ветру.

Вместо ответа я обернулась к Эбену.

– Как идут дела, Эбен? – спросила я.

Эбен настороженно глянул на меня, чувствуя, что что-то неладно и дело не только в моем ободранном лице со следами побоев.

– Он способный, быстро учится, – сказал он. – Уже умеет ходить в поводу.

Мальчик погладил животное по морде, успокаивая его. Связь между ними невозможно было не заметить. Путь Эбена, назвала это Дихара. Они ведают друг друга, это путь доверия. Таинственный, но не магический… Для этого пути нужны особенные глаза и уши. Протянув руку, я погладила звездочку на лбу у жеребенка.

Гриз нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Ты уже дал ему имя? – спросила я.

Эбен замялся, косясь на Гриза.

– Не слушай глупых советов, Эбен. – Я прижала кулак к солнечному сплетению. – Если что-то чувствуешь вот здесь, доверься этому чувству.

– Дух, – тихо выдохнул Эбен. – Я дал ему то же имя.

Терпение Гриза истощилось, он повернулся к ограждению.

– Вам лучше уйти…

Я вскочила и выпалила громко и отчетливо.

– Я уйду, когда сочту нужным уйти. Ты понял?

– Эбен, – обратился к мальчику Гриз, – погуляй с минутку, оставь нас одних. Меня и принцессу…

– Останься, Эбен! Тебе тоже полезно это услышать – неизвестно, какую еще чепуху глупцы вбивают тебе в голову.

Подойдя к Гризу, я ткнула его в грудь.

– Хочу, чтобы ты понял меня и зарубил себе на носу. Может быть, кое-кто думает иначе, но я не проданная невеста, не военный трофей и не защитница интересов твоего Комизара. Я не фишка в карточной игре, которую можно двигать по столу, пополняя банк, или с жадностью зажимать в кулаке. Я игрок, участвующий в игре наравне со всеми остальными, и с этого дня я буду играть собственную партию, как сочту нужным. Это понятно, надеюсь? Потому что для тех, кто этого не поймет, последствия могут оказаться плачевными.

Эбен с отвисшей челюстью смотрел на меня, но Гриз, громадный, угрожающих размеров, стоял на месте и больше походил сейчас на провинившегося школяра, чем на грозного воина. Пошевелив губами, он повернулся к Эбену.

– Поводи Духа по манежу, несколько кругов.

От меня не скрылось удивление на лице Эбена, когда Гриз назвал его жеребенка по имени.

Я надеялась, что Гриз меня правильно понял. Главное теперь, чтобы он это крепко запомнил.

* * *

К тому времени, как я вернулась в Санктум, ветер усилился и, завывая, горстями бросал снег мне прямо в лицо. Я увидела другой, болезненно обжигающий снег – и снова вспомнила рассказы тети Бернетты. Поцеловав два пальца, я подняла их к небу за тетушку, братьев и даже за моих родителей. Теперь мне не составляло труда представить, как это снег может быть наделен столь разными, противоположными свойствами. Теперь я знала, что не только снег таков. Нагнув голову, я шла вперед, кутаясь в накидку. Зима наступала стремительно и безжалостно. В этот вечер я не буду петь поминовения на стене.

У дверей я застала дожидавшегося меня стражника с сообщением.

Надень коричневое.

Даже напряженная работа Совета не помешала Комизару подумать о моем убранстве и отправить гонца. Ни одна мелочь не ускользала от его внимания.

Я понимала, почему Комизар выбрал коричневое. Это платье, самое скромное из всех моих нарядов и, на его взгляд, неказистое, оно должно было контрастировать с пышным одеянием, приготовленным для меня на завтра. Я почти верила, что он и снегу приказал выпасть потому, что белизна служила для алого великолепным фоном. И уж наверняка на утро им было заказано яркое солнце, чтобы не огорчать народ.

Я оделась так, как он распорядился, но к простенькому коричневому платью добавила еще кое-что.

Я поднесла к губам перевязь Вальтера, коснулась мягкой теплой кожи (боль была такой же невыносимой, как в день, когда я закрыла ему глаза) и поцеловала на прощание. После чего надела ее и туго затянула.