на левую руку, на тыльную сторону ладони, как на поднос, приблизил к жадному красному рту.

Роза затаила дыхание.

– Йи-эх! – по-цыгански взвизгнул «старец», окунув губы в водку, прижал стакан ко рту ладонью и в ту же секунду, продолжая прижимать стакан пальцами к губам, перевернул его. Водка гулко булькнула, будто попала в гигантский сосуд, Распутин одним глотком одолел ее – расправился с сорокаградусной, словно с компотом, водка мигом проскочила в его тренированное нутро, в просмоленный, прокопченный, прокипяченный, просоленный, закаленный и холодным и горячим желудок. – Йи-эх!

Затем он ловко подкинул стакан в воздух, поймал его, остатки – несколько самых сладких капель – слил себе в ладонь и смочил ими голову, волосатое темя, сунул руку под прядь черных жестких волос, сдобрил шишку – пусть растет помедленнее и будет поменьше, потом лихо, по-гусарски бездумно поцеловал стакан в «пятую» точку, в задницу, бишь… Проговорил довольно:

– Вот так!

Глаза у него пьяно поплыли в разные стороны, были они маслеными, белыми, словно бы в них вообще не имелось зрачков. Раньше зрачки черными арбузными семечками прорисовывались в глазах, делали Гришкин взгляд похожим на кошачий, а сейчас их не стало, глаза сделались похожими на бельма. – Знаешь, Розочка, кто меня этому научил?

– Нет.

– Папа, – весело произнес Распутин и потыкал пальцем в потолок. – Сам!

– Не может этого быть!

– Может! Так раньше пили эти самые… Ну, те, которые с саблями по стенам домов ходили, на балконах безобразничали, бездельничали, скакали на лошадях и спали с кухарками. Ну, эти…

– Не знаю, – простодушно отозвалась Роза.

– Хочешь, я еще так выпью? – предложил Распутин. – С другим только вывертом, а? А потом спляшу! А?

– Не хочу. – Яркое лицо Розы потемнело, в глазах тихо заплескался испуг.

Распутин принял испуг за неверие, крякнул и вновь потянулся за бутылкой «белого вина», наполнил стакан, поднес его ко рту, но не сделал стремительного, ловкого движения, как в прошлый раз, а медленно накренил, зацепил край стакана зубами и, опустив руку, начал неторопливо запрокидывать голову. Водка привычно, словно дух бестелесный, проскользнула в могучее распутинское нутро. Руки у «старца» были заложены назад, за спину, сплетены в один общий кулак.

Выпив, Распутин резко мотнул головой, и стакан полетел вверх, дорого засверкал своими гранями, будто был отлит из хрусталя, Распутин выбросил перед собой руку, раскрыл ее, и стакан опустился ему прямо в ладонь.

– Йи-эх! – привычно выкрикнул он, наклонился к Розе, подбил пальцами черную бороду: – Ну как?

Та захлопала в ладоши:

– Браво! Браво!

– Я еще не то умею, – многозначительно пообещал Распутин, подмигнул Розе одним глазом.

– Какова цель вашего приезда в Москву? – неожиданно сухо, по-деловому полюбопытствовала Роза.

– Эк тебя несет! – Распутин хмыкнул. – Ты меня спрашиваешь, будто поганый репортеришко из газеты… Ты случайно не в газете работаешь? – Слово «репортеришко» Распутин произнес не только презрительно, но и простодырно, он никак не мог избавиться от своего чалдонского языка, – «лепортеришко». – А репортеришек у нас более чем положено развелось. Вон, видишь, алкоголик сидит, надрызгался, как упырь, уже в разные стороны пополз, не собрать – совсем растекся. – Распутин брезгливо покосился в сторону пьяного газетчика. – Колькой его зовут, а фамилия – Соедов… Вон еще один, издателем считается, из жидков, как мой секретарь Симанович, – Кагульский Семка, тоже не дурак хорошо выпить и сладко закусить, несмотря на свое иудейское происхождение. Читать я его никогда не читал, не знаю, что он за писатель… – Распутин лукавил, он вообще никого и ничего не читал, но за пишущим народом внимательно следил. – А вот денег мне насовал полный карман. Даром что писака… Или как его… издатель!

Распутин сунул руку в карман своих роскошных бархатных штанов, ухватил кончиками пальцев уголок одной хрустящей бумажки и вытащил ее на свет. Показал Розе:

– Во! – Это была новенькая сотенная. – Раз насовал – значит, писаке этому от меня что-то надо. Кроме того, что я ему сегодня уже сделал… Я вообще всем нужен!

Семен Лазаревич Кагульский был редактором газеты «Новости сезона» – издания крохотного, малоприметного, серого, и вел себя соответственно своему изданию – никак, словом. Но денег Распутину постарался сунуть в карман побольше, поскольку газета Семену дохода не приносила и зарабатывал он себе на хлеб с маслом другим: поставлял на фронт разную гниль – гнилые портянки, гнилые кальсоны, гнилые шинели, и Гришка по части этих поставок мог быть незаменимым человеком, он мог пробить что угодно и поставлять на фронт что угодно – даже гнилой воздух и гнилой снег. И сшибать при этом из государственной казны фантастические суммы. Сегодня Семен Лазаревич вместе с Распутиным одну такую сделку совершил…

Выпитое распаляло Распутина, ему хотелось совершить что-нибудь героическое…

Тут Распутин наконец засек, что за столом находится еще одна женщина, ранее им не замеченная – красивая, с изящными движениями дама аристократической наружности.

– Йи-эх! – ахнул Распутин, освобождаясь от сладостного онемения. – А эта краля откуда взялась? Чтой-то я не видел ее до того. И в Москве, оказывается, красивые женщины водятся, не только в нашем, в этом самом… в Петербурге. – Название города, в котором он жил в последнее время, неожиданно начисто выпало у него из головы – «белое вино» действовало здорово. – Чего же я раньше ее не видел?

– А раньше ее здесь и не было, – сказала Роза.

– Йи-эх! Хороша кобылка! – восхитился Распутин и запнулся – слишком уж резко и откровенно он выражается, а выражаться все-таки надо «один пишем – шесть в уме», это было любимое арифметическое правило Распутина (впрочем, это единственное правило арифметики, которое он знал, о других «старец» просто не ведал). – Извиняюсь, – помрачнев, произнес он, наклонился к Розе: – Скажи, а ты эту даму знаешь?

– Нет.

– Где-то я ее видел, а где – не помню, – сказал Распутин с озабоченным видом. Ему хотелось показать Розе, что интерес его к даме имеет совсем иной смысл, чем тот, о котором сейчас думает Роза, просто ему интересно вспомнить, где и когда он встречался с аристократкой. – Дырка в голове образовалась, – пожаловался он. – Память совсем отшибленная стала.

Естественно, он врал – он никогда нигде не встречал эту аристократку, видел ее в первый раз, и она видела «старца» в первый раз. Он был интересен этой даме, как некое ископаемое, редкое животное, не больше, и другого интереса для нее не представлял. Аристократка эта была шапочной знакомой Анисьи Ивановны – пару раз встречались у портнихи, и все. Распутин же, увидев аристократку, вообразил, что она так же, как и Роза, предназначена ему, и вообще «старцу» в этот момент казалось, что ему все дозволено, в том числе и «обжиманцы» с этой женщиной.

Он ужом завертелся на стуле. С Розой все было понятно, этот пирожок со сладкой начинкой никуда от него не уйдет, теперь надо сделать так, чтобы и аристократка никуда от него не ушла.

Глаза у него сделались