– Я не Распутин? – продолжал бушевать «старец». – Тогда кто же Распутин? А? Покажите мне этого человека! – Он грозно глянул на Судакова. – Одна великосветская змеюка мне только что талдычила, что Распутин – это не я, теперь ты, сучий потрох, талдычишь?

Компания офицеров весело ржала, глядя на устроенное Распутиным представление. Кагульский, стирая слезы с глаз – платок от обильного потока сделался мокрым, и он выжал его в пустую тарелку, – шептал огорченно:

– Вот дурак! Ох, старый дурак!

Непонятно было, о ком это он так отзывается – о себе самом, о Распутине или еще о ком-то.

– Тьфу! – наконец плюнул на собравшихся Распутин, сделал приветственный знак офицерам – вас я, дескать, не трогаю, вас я очень уважаю, и пошел к своему столу.

Причиндал его действительно был велик и уродлив. Распутин на ходу пробовал загнать его в штаны, но не тут-то было – Гришка со своим «достоинством» не справился. Вдобавок ко всему ему захотелось помочиться, и вялый причиндал его неожиданно ожил.

– Во! – торжествующе вскричал «старец». – Вот каким богатством я обладаю! – Он повернулся к залу, показал, чем обладает. – На него ведро можно вешать! А теперь домой! – скомандовал он, скрутил причиндал, ухватил покрепче рукой и точным посылом, будто опытный футболист, загнал его в ширинку.

Чтобы уложить его получше в штанах, руки Распутин засунул в ширинку чуть ли не по локоть.

– Заигрался, – сказал «старец» довольно, подходя к своему столу.

В общем, он дал пищу для разговоров не только в Москве, но и в Петрограде, но конечно же больше в Москве, где его знали хуже, чем в столице Российского государства.

А за столом продолжала нести свою трудовую вахту Анисья Ивановна, она «добивала» уже последнее блюдо и поглядывала жадно, что бы еще съесть? Распутин вскричал грубо:

– Все жрешь, старая лярва?

Анисья Ивановна на этот раз на окрик среагировала, подняла на Распутина выцветшие глаза, высморкалась в салфетку.

– Благослови, Гришенька!

– Благословляю, – небрежно бросил Распутин и с маху опустился на стул, чуть не развалив его. Зад у Распутина был костляв, мускулист и силен.

Через несколько минут рядом с ним оказалась Роза, воскликнула с жаром и интересом:

– Ну и концерт!

– Что, понравилось? – лениво спросил Распутин.

– Не то слово!

– Я такой, – сказал «старец». – Дай мне выпить!

– Вина или водки?

– Дай моей любимой… мадеры. Слаще мадеры нет вина на белом свете.

Роза подала ему бутылку. Распутин привычно раскрутил ее, быстро расправился с содержимым, вытер губы и остро глянул на Розу.

– А тебе, милая, что-то ведь надо от меня… Верно?

– Надо, – призналась Роза.

– Что именно?

– Да отца с матерью у меня выслали в Сибирь.

– Эвон… – Распутин задумался. – Только-то и всего? В чем же их обвинили?

– В том, что они – немецкие шпионы.

– Это у нас умеют ляпать быстро. На фронте только побеждать не умеют.

Роза шмыгнула носом, лицо у нее расстроенно поползло в сторону.

– Мои бедные папа и мама…

– Ладно, не трать слезы попусту, побереги для другого случая.

– Хорошо, хорошо, – поспешно проговорила Роза и по-ребячьи, кулаками, отерла глаза. – Уже не плачу!

– Родителей твоих я вытащу, это для меня тьфу! – сказал Распутин. – А ты не плачь. Вообще никогда не плачь… Когда ты плачешь – выглядишь плохо. И совсем другое дело – когда улыбаешься.

– Я буду стараться улыбаться. – И Роза заулыбалась ослепительно, незамедлительно показав все свои чистые, влажно поблескивающие зубы, все тридцать два зуба. – Я буду красивой. – Покосилась на Анисью Ивановну и проговорила удивленно: – Все ест и ест…

– Ничего, скоро перестанет, – заметил Распутин, – с последним сейчас расправится, а дальше все, тю-тю… Пусто! Резерва у нее нет,

– Еще закажет.

Распутин подумал немного и отнесся к словам Розы одобрительно.

– А что? Можно и заказать! – воскликнул он. – Я могу это сделать. За свои деньги, если уж на то пошло…

– Зачем?

– А пусть один раз обтрескается, брюхо свое превратит в бочку – потом меньше есть будет. Проверенная метода.

– М-да, – произнесла Роза удивленно. – И куда у нее все вмещается?

– Туда и вмещается. – Распутин хмыкнул и с пьяным любопытством, вновь зажегшимся в глазах, оглядел Розу. Поцеловал ее в щеку. – А ты, милая, хорошо выглядишь!

– Спасибо!

– Франтовато, я бы сказал.

– Еще раз спасибо.

– Я тебя Франтиком звать буду. Ладно?

– Ладно. Франтик – это хорошо, это необычно, – согласилась Роза, ответно чмокнула Распутина в щеку. – Я себе это в дневник запишу.

– Писательница! – усмехнулся Распутин, взял со стола первую попавшуюся бутылку, всадил ее, словно шкворень, себе в рот, лихо опустошил. – Писательница! Ты имей в виду, милая, я бумагомарак не уважаю.

– А эти? – Роза показала на пьяного, совершенно растекшегося по столу, уронившего голову в винегрет Соедова, потом на Кагульского, тоже едва державшегося на ногах – так наплясался издатель, лицо у Семена Лазаревича было измученным и… счастливым, сразу видно – отвел душу человек. – Это разве не бумагомараки?

– Это? Это компаньоны. По деловой части, – доверительно сообщил Распутин. – Деньги вместе зарабатываем.

– А-а-а, – понимающе закивала головой Роза, – тогда все ясно.

– Я у тебя сегодня ночевать буду, – сообщил ей Распутин, – не хочу у этой буренки, – он покосился на жующую Анисью Ивановну, – определяться на ночь. У нее в доме – прелые стены и говном пахнет. У меня от этого дыхание сразу плохим становится. А от прелых стен развивается ревматизм. – Распутин сунул руку под бороду, помял пальцами горло. – И еще – боли в животе. Договорились, Франтик?

– Поехали ночевать ко мне, – без промедления согласилась Роза.

– Франтик, – ласково протянул Распутин, фыркнул. – Ах ты, мой Франтик!

– Франтик, – подтвердила Роза и тоже фыркнула. Они со «старцем» хорошо понимали друг друга.

На стол легла чья-то неясная тень, размылась в двух тарелках и исчезла. Распутин поднял голову. Это вновь появился владелец «Яра» Судаков – благообразный господин в костюме-тройке из хорошо выщеланной чесучи, с золотой массивной цепью, опускающейся в маленький часовой кармашек, именуемый в народе «пистоном» – слишком уж часовой кармашек этот крохотен, неказист, таинствен, накоротке знаком с благородным металлом – золотом, уютен и даже интимен.

Щеки у господина Судакова нехорошо подрагивали: такого представления, что Распутин устроил в «Яре», прославленный ресторан не видел никогда.

– Чего тебе? – недовольно спросил Распутин.

– Я – владелец ресторана.

– Ну и что? – Тон у Распутина был такой, что Судаков стремительно сник и у него пропала всякая охота выпровождать дебошира из заведения.

– В моем ресторане никто никогда не вел себя так…

– Ну и что? Я – первый. Должен же кто-то быть первым. И что дальше?

– Я вынужден буду доложить о дебошире московскому градоначальнику господину Адрианову.

– Валяй, – махнул рукой Распутин. – А я думал, ты что-то дельное скажешь…

Судаков так и поступил – доложил о скандале Адрианову. Тот хотел наказать Распутина и упечь его за бесплатный «концерт» в кутузку, но, будучи наслышанным о связях «старца», не стал этого делать, лишь сообщил о «гастролях» в Петроград.

Градоначальник думал, что его за это похвалят, а оказалось – совсем наоборот. Его письмо разозлило Распутина. В результате Адрианов, носивший на плече золотой аксельбант, указующий на его принадлежность к