– Куда собрался, Насмешник? – поинтересовался Спарен, не обращая внимания на Гаруна. – Берешь что-нибудь с собой?

– Осла…

Гарун протолкнулся мимо толстяка.

– Подвинься, – приказал он Гучу.

Тот притворился глухим.

– Я не с тобой разговаривал, парень, – бросил Спарен.

– Я уже дважды сказал и повторять не буду.

– Что-то ты чересчур много себе позволяешь, парень. – Спарен уже не скрывал раздражения. – Гуч, заткни ему глотку.

Гуч двигался стремительнее атакующей змеи, но Гарун оказался еще быстрее, нанеся великану три не слишком серьезных ранения.

Насмешник бросился бежать, но Гарун подставил ему подножку и развернулся к Спарену:

– Полагаю, Гуч – достаточно ценное имущество. Либо ты его уберешь, либо его лишишься.

– Пожалуй, ты прав. Гуч, отойди. Я сам разберусь.

Гарун взял Насмешника под локоть и двинулся вперед.

– Я вовсе не говорил, что ты можешь идти, парень, – продолжал Спарен. – Я всего лишь решил сам тебя убить.

– Осторожнее, Дамо, – сказал Насмешник. – Он обучен Силе.

– Все они так говорят.

– Он полон высокомерия, но его знают как Короля без Трона.

Спарен сплюнул на землю:

– Ну да. А я – пропавший принц Либианнина.

Воспользовавшись тем, что Спарен отвлекся, Гарун нащупал духовую трубку. Он поднес ладонь ко рту и кашлянул. Спарен увидел летящий к нему дротик, но было уже поздно. Судорожно дернувшись, он рухнул на землю. На лице его застыла гримаса недоверия.

Гуч и Насмешник окружили Спарена.

– Что ты с ним сделал? – рявкнул Гуч, встряхивая Спарена. – Эй, господин Спарен, очнись! – Собственных ран великан, похоже, не чувствовал. – Скажи мне, что делать, господин Спарен. Переломать им кости?

– Идем, – буркнул Гарун, хватая Насмешника за плечо. – Великан, похоже, решил, будто это ты во всем виноват.

Он уже сомневался, что Насмешник принесет ему достаточно пользы, чтобы окупить все проблемы, которые успел создать.

– Спарен был моим другом, – чуть позже заметил Насмешник. – Не из тех, кому особо стоит доверять, но все равно лучшим другом.

Гарун услышал в его словах скрытую угрозу и увидел во взгляде жажду убийства.

– Я его не убил. Дротик был смазан нервным ядом из джунглей к югу от Хаммад-аль-Накира. Он вызывает временный паралич. Через пару часов твой друг будет в полном порядке, не считая головной боли и дурного настроения.

По крайней мере, он на это надеялся – последствия яда оказывались фатальными примерно в четверти случаев.

Чем больше Гарун наблюдал за спутником, тем больше убеждался, что Насмешник может стать опасным врагом. Под толщей жира и неизлечимого оптимизма скрывался тощий расчетливый убийца, лишенный угрызений совести.

Несколько дней спустя, на полпути к лагерю эль-Сенусси, они встретили беженцев. На этот раз это были не уроженцы пустыни, спасавшиеся от гнева Ученика, но местные жители, бежавшие от приспешников Эль-Мюрида.

Начались войны Эль-Мюрида, и войска пустынных всадников были уже в Тамериции. Толстяк больше не пытался сбежать от Гаруна, но идти дальше на юг не имело смысла. Гарун повернул назад, в сторону лагеря в Алтее. Патрули Непобедимых несколько раз вынуждали их скрываться.

К северу от Фейгенбруха они наткнулись на сожженные фургоны ярмарки Спарена. Среди убитых оказался и сам Спарен, но Гуч выжил. Они нашли его раненым, под грудой тел пустынных воинов.

Насмешник долго разглядывал Спарена:

– Может, порой он и бывал глупцом-параноиком, но был другом. В каком-то смысле даже почти отцом. Пролилась кровь, Гарун бин Юсиф. Кто-то должен заплатить за нее своей кровью. И теперь меня стала интересовать политика. – Он подошел к Гучу. – Эй, Гуч! Вставай, великан! Для тебя есть работа.

Сколь бы это ни казалось невероятным, Гуч поднялся из груды своих жертв.

– Они убили обоих моих отцов, – прошептал Гарун.

Прошло немало времени, прежде чем Насмешник понял смысл его слов.

Утешая плачущего Гуча и перевязывая его раны, он слушал, как Король без Трона объясняет ту роль, которую он мог бы сыграть в падении Ученика.

В первое лето войн Аль-Ремиш опустел. Все сторонники Ученика покинули его, охваченные радостным возбуждением и предвкушением добычи от грабежа Запада. Он часто прогуливался по пыльным улицам вместе с детьми, не в силах примириться с судьбой и постоянно страдая от пустоты, оставшейся после смерти Мерьем.

Чувство одиночества лишь росло по мере того, как приходили известия о все новых победах. И радостная эйфория оставшихся дома сменялась благоговейным трепетом перед человеком, который осуществил мечту, полностью все изменив.

– Они пытаются сделать меня своим Господом, – сказал он детям. – И похоже, мне никак им не помешать.

– Кое-где тебя уже называют Всевышним во Плоти, – ответила Ясмид.

Она отличалась не только тем же бесстрашием, которое проявляла в юности ее мать, но и той же взрослой уверенностью в себе, которую обрел Эль-Мюрид после первой встречи с ангелом. Она казалась преждевременно повзрослевшим ребенком – проглядывавшим из еще не созревшего тела. Даже его самого порой тревожил ее чрезмерно взрослый взгляд на мир.

Сиди, с другой стороны, угрожал остаться ребенком навсегда.

– Я издаю указы, но их игнорируют. А те, кому я поручаю бороться с ересью, становятся худшими богохульниками.

Он подумал о Моваффаке Хали, которого поразила болезнь культа личности.

– Люди хотят чего-то осязаемого, отец. Чего-то, что они могут увидеть собственными глазами. Такова природа человека.

– А ты что думаешь, Сиди? – Ученик пользовался каждой возможностью, чтобы вовлечь Сиди в свои дела, понимая, что однажды Ясмид будет точно так же зависеть от брата, как он сам зависел от Насефа.

– Не знаю, – угрюмо ответил Сиди, которого нисколько не интересовало дело Господа. В него словно вселилось зло – он был полной противоположностью сестры, что причиняло отцу отчаянную боль.

Сиди вызывал у Эль-Мюрида смешанные чувства. Мальчик пока что не совершил ничего вопиющего, но Ученик чуял в нем нечто зловещее, примерно как верблюд чует воду. Однажды Сиди мог стать серьезной проблемой – если не для отца, то для Ясмид, когда она станет Ученицей.

Эль-Мюрид разрывался между верой и семьей, но вместо того, чтобы как-то решить этот вопрос, позволял событиям идти своим чередом, пока формировалась личность мальчика.