расстаться с жизнью во сне, не чувствуя ни физической боли, ни ужаса расставания с близкими. Сначала медленно, а затем ускоряясь, скатывался я в чернеющую пустоту, простирающуюся где-то то ли внизу, то ли вверху, то ли вокруг меня. Вдруг в этой пустоте появилась яркая точка, которая стала увеличиваться и вскоре превратилась в сияние. В нём я увидел фигуру женщины, и женщина эта, торопясь, шла в мою сторону. Она была всё ближе и ближе, и я узнал её. «Ты же умерла! — крикнул я. — Значит и я?» «Нет, — отвечала она. — Мертва только я. А ты всё ещё жив. Проснись! Ты должен встать и идти! Ты обязан выполнить то, зачем пришёл сюда!» «Но я не могу… — взмолился я. — У меня больше нет сил, я замерзаю». «Вставай! — крикнула она, и лицо её исказилось. — Вставай! Кто ещё дойдёт сюда? Если ты немедленно не встанешь, то умрут все! все! Умрёт и твой ребёнок!» «Мой ребёнок?!» — вскричал я и открыл глаза.

Колоссальных размеров белый шар висел в небе прямо надо мной. Его пламя жгло кожу, а свет — глаза. Я невольно зажмурился, чтобы не ослепнуть, но даже сквозь веки свет был нестерпимым и причинял сильную боль. Я накрыл глаза ладонью, перевернулся со спины на бок, затем на живот и встал на четвереньки.

С опаской я едва-едва раздвинул веки и прямо под собой увидел ярко-белое поле, утопающее в ослепительном свете. Я попробовал поднять голову и осмотреться. Но смотреть по сторонам было невозможно, всё вокруг застилал свет, такой яркий, что ни один предмет нельзя было различить — это была противоположность абсолютной тьме. Здесь не было ничего, кроме света и огня. Вдруг где-то на горизонте появилось тёмное пятно. Оно двигалось ко мне, и по мере его приближения в меня входило спокойствие, внутренняя сила наполняла меня. Я поднялся на ноги и обнаружил, что почти полностью раздет. Огромное Солнце продолжало лить на меня с высоты свои лучи, но теперь пламя, исторгавшееся из него, стало ласковым и мягким. Ослепительно белый свет передо мной рассеивался темнотой, которую несла та точка у горизонта.

Я знал, что в этой точке моя судьба и пошёл ей навстречу. Вскоре точка разделилась на две — одна побольше и уже не точка вовсе, а вертикальная линия и вторая покороче с ней рядом. Это были два человека — большой и маленький. Чем ближе к ним я подходил, тем лучше понимал, что это она, моя жена, а с ней… я рассмотрел её, когда мы сошлись совсем близко.

Тьма окружала их как дымка. Мне казалось, что они накрыты прозрачной вуалью, и в этом царстве ослепительного света их тёмное пятно было единственным местом, куда можно было смотреть, и видеть.

— Это моя дочь? — спросил я.

Она кивнула.

— Она родилась осенью после того, как ты ушёл.

— Я не вернулся? — спросил я.

Она отрицательно махнула головой и отвернулась. Она всегда отворачивалась, когда плакала. Захотелось обнять обеих моих девочек, но я почему-то знал, что этого делать не нужно.

— Как вы живёте? — спросил я.

— У нас всё не так как было, любимый, — ответила она.

— А как?

Она неопределённо повела рукой.

— Необычно, очень необычно. Нас всё больше, и нас всё меньше.

Я посмотрел на девочку. У неё были странные волосы, седые, и это резко контрастировало с нежными чертами лица.

— Как тебя зовут? — спросил я. — Почему ты вся седая?

— Виктория, — отчётливо произнесла она, не разжимая губ. — Я не седая, а белая…

— Почему она так странно говорит? — удивился я.

— Они теперь все так говорят… — услышал я, и вдруг темнота стала рассеиваться, поглощаемая светом… через несколько мгновений я остался один в ярко освещённой пустыне, и огромное Солнце снова жгло мою кожу смертоносными лучами.

А потом опять вернулись тьма и космический холод.

Я лежал лицом вниз на сером грунте и перед моими глазами были смёрзшиеся куски земли. Среди них попадались фрагменты оплавленных горных пород, которые не были похожи ни на песок, ни на гранит, ни на глину… Это были мутные стекловидные шары, вроде горного хрусталя, наполненные безмолвием. В одном из них замерла фигурка насекомого. Жук, видимо, находился в промёрзшей почве, когда внезапно оказался в этом оплавленном куске породы. Странно, что он не сгорел, подумал я…

Я повернул голову. Вокруг был привычный полумрак, неподалёку чернела ледяная гладь озера, к которому я пробирался несколько суток. Я попытался подняться, с четвёртой или пятой попытки мне удалось встать на четвереньки. В голове шумело, перед глазами летали круги и нечёткие пятна.

Я медленно пополз на четвереньках по направлению к черноте. С каждым шагом я отдавал себе команду: «Левая нога вперёд, правая рука вперёд. Теперь правая нога, левая рука». Впервые в жизни я сознательно отдавал приказы своему телу. Я не мог бы продвигаться вперёд без таких команд. На каждое движение уходило времени в десятки раз больше, чем обычно.

Чтобы заставлять себя двигаться, я постоянно задирал голову, стараясь не выпускать свою цель из вида. Сколько я так «шёл», сказать трудно, но, коснувшись льда, я снова впал в забытье. Точнее, это было не забытье, а выпадение из хода времени — я не лишался чувств и не засыпал, но чувствовал, что время для меня замедлилось, а то и вовсе остановилось. Вернувшись в реальность, я обнаружил себя уже так далеко от берега, что его кромка виднелась где-то на горизонте. Впрочем, учитывая что я был распластан на ледяной глади, и мне удалось поднять голову не выше, чем на полметра, не исключено, что на самом деле берег был недалеко.

Я вспомнил о своей цели. Непослушными замёрзшими пальцами я попытался расстегнуть молнию «полярной» куртки, но она не поддавалась. Молнию заело. Я рванул раз, другой, но собачка отказывалась двигаться. Промучавшись с ней несколько минут, я достал из кармана перочинный нож, с трудом раскрыл его руками в рукавицах, резанул ткань и полез в карман тулупа под курткой. Жгучий мороз достиг моего тела и проник в самую кровь. Он мгновенно охватил всё моё тело, и я понял, что этот холод меня уже не покинет. У меня оставалось несколько минут.

Я извлёк из кармана обе пробирки и положил их на лёд. Попытался застегнуть хотя бы тулуп, но не удалось. Тогда я просто