Я смотрел в окно и не сразу понял, что обычный мой ужас отвысоты, который дважды уже пережить довелось, подступать не торопится.

Неужели ко всему дается привычка? Даже к полету?

Хотя и полет этот был совсем другой. Ровно и мощно гудел подногами ракетный толкач, Антуан даже не пытался искать восходящие потоки, а велпланёр за Хелен. Летунья, дождавшись нас, взяла курс на юг, немного забирая квостоку. Полетных карт у нас не было, но вряд ли самые сильные ветры моглиудержать в небе тяжелый китайский планёр.

– Далеко полетим? – спросил я, перекрикивая звук толкача.

– Посмотрим. Я лишь ведомый, – не отрывая взгляда от яркойточки планёра впереди, ответил Антуан. – Девочка хорошо летит… умница…

Сухие руки старика крепко сжимали штурвал. Казалось, чтоуправлять планёром для него – детская забава. Вот только иногда губы сжималисьуж слишком сильно – и я заметил, что это случается при каждом развороте.

Рули тягать – тяжкая работа. Не зря Хелен своей силойхвалилась. Я спросил:

– Как ты, Антуан?

Он ответил сразу:

– Ради этого я пошел бы на край света, Ильмар.

Ревел толкач, стлалась внизу земля. Медленно и неспешно мынабирали высоту, ныряя иногда в невесомые пряди облаков. Один раз планёр влетелв такую густую тучу, что ничего не было видно вокруг – лишь светящаяся молочнымсветом мгла. Антуан словно и не заметил этого, все так же сидел, уставившись впереднее стекло. Когда планёр вынырнул из облаков, оказалось, что мы ничуть неотдалились от планёра Хелен. Но Антуан только и сказал:

– Девочка хороша.

– Далеко мы можем улететь? – продолжал я допытываться.

– Я не знаю, что за толкачи у нас стоят, Ильмар. Самыехорошие горят по нескольку часов. В час мы делаем не меньше трехсот километров…Говорят, что китайские летуны перегоняли османам планёры лишь с двумяпосадками, и уходило на весь путь двое суток.

– Так мы долетим до Иудеи?

Антуан не спорил, но с сомнением покачал головой.

– Не жди от судьбы слишком многого, Ильмар. Дотянем доИзмира – хорошо. А лучше всего – Кипр. Хоть и под османами, но там своипорядки, да и близко к Иудее…

Планёр слегка качнуло, и я замолчал, решив не отвлекатьАнтуана.

– Хочешь заняться делом? – спросил летун. – Бомбовая каморасразу за нами. Если сумеешь аккуратно проделать отверстие в стенке – посмотрим,как там наши.

Вначале мне пришлось извернуться, чтобы добраться до стенки.Тоже туго натянутая ткань на перекрещенных распорках. Я уж было потянулся заножом, когда заметил защелку.

– Антуан, тут можно открыть…

Старик тревожно оглянулся.

– Только осторожно!

Я повернул защелку и откинул лючок за креслами.

На решетчатом полу бомбовой каморы лежали, вцепившись вбамбуковые прутья, его преосвященство со своим верным охранником, бывший лекарьДома и беглый надзиратель. Сквозь обшивку им проникало немного света, и они мрачносмотрели на меня.

– Как вы там? – спросил я, понимая всю нелепость вопроса.

– Замечательно! – отозвался Жан. – Заползай!

– Не стоит, – немедленно откликнулся Антуан. – Запоры невыдержат, они и так еле держат, люк под вами раскроется.

Понять, шутит он или нет, было невозможно.

– Ты мог предупредить? – завопил Жан. – Ах ты старыйпридурок!

– Будешь орать – потяну рычажок! – Антуан довольнозахихикал. – Всегда есть возможность ошибки, не ты ли это говорил?

Перебранка их была шутливой, ясное дело, но и Йенс, и Луизанервничали. Лишь Жерар сохранял спокойствие:

– Антуан, куда мы намерены лететь?

– Не знаю! Ведет Хелен, – отозвался летун.

Но через несколько минут, когда разговор затих, он сталтревожно вглядываться в стрелку компаса.

– Что-то не так? – уловив его взгляд, спросил я.

– Только бы она не вздумала лететь над морем…

– Ты же сам говорил про Кипр… и над морем лучший ветер, –блеснул я познаниями.

– Лучший, – согласился Антуан. – Вот только я не лучший, яуже устаю.

Он замолчал, и больше тревожить его я не решился. Страх невернулся полностью, но теперь я поглядывал на старика с опаской. Ему слишкомдосталось за последние дни. Одних пещер хватило бы, чтобы измотать молодого.

Прошло часа два, а может быть, и больше. Планёры все так жемчались над облаками, над полями и реками, над мелкими селениями и городкамипобольше. Антуан все больше и больше хмурился, наконец произнес:

– Ее не зря называли ведьмой, Ильмар…

– Что такое?

– Глянь, там, впереди.

Я всмотрелся – и увидел блистающую на горизонте полоскуводы.

– Босфор, – сказал Антуан. – Хелен намеревается лететь доКипра. Или до Иудеи. Ильмар, ты никогда не учился лётному делу?

На спине у меня проступил пот:

– Откуда? Нет, никогда.

– Плохо. – Антуан замолчал.

Пролив близился. Вслед за планёром Хелен мы понеслись надволнами так высоко, что даже волн не было видно.

– Главный враг летуна – не ветер или гроза. Даже небрежностьпомощников, что готовят твой планёр к полету, лишь половина беды, – заговорилАнтуан. – Ты всегда помнишь, что человек слаб, что самый честный и верныйработник может ошибиться или отвлечься, переживать измену любимой или болезньматери. И каждый раз, отправляясь в полет, ты вверяешься чужойдобросовестности, доверяешь и машину, и себя тем, кто всегда остается на земле.Страшно не это. Страшно поверить в свою безупречность, в неизменную удачу…

– Хелен верит себе, – отозвался я.

– Дело не в вере, Ильмар. Она доказывает. Самой себе и всемнам доказывает, что сильнее любого мужчины. С ней давно уже все согласились, аона все ведет свой спор…

Планёр Хелен дрогнул и будто просел. Дымный след от толкачаисчез, какие-то крошечные осколки понеслись вниз.

– Первый выгорел, – спокойно сказал Антуан. – Я ждал этогочас назад. Но нам везет… наверное. Это трехчасовые заряды.

Какое-то время планёр Хелен парил, даже заложил нескольковиражей. Летунья искала ветер. Но то ли ветра не было, то ли груз был слишкомвелик – он начал терять высоту.

– Зря, зря тянешь… – пробормотал Антуан. Не мне, себе, яедва уловил фразу по движению губ.