Меня похлопали по плечу. Я обернулся – и Антуан негромкосказал:

– Я умею обращаться с пулевиком. А ты вели снарядить второйпланёр. И быстрее, патронов мало.

Только миг я недоуменно смотрел на него. Какой из тебялетун, старик? Ты же не сдвинешь рычагов!

Но вспыхнувшая надежда была столь неожиданной, что ябросился к османским мастеровым. За ними, с пулевиком Антуана в руках, надзиралтеперь Жан.

– Быстро! Второй планёр! А ну!

Если слов они и не поняли, то жесты оказались понятны. Троевновь метнулись в подвал, двое встали к лебедке. Я же отыскал взглядом Хелен –та как раз помогала забраться в кабину неуклюжему Арнольду.

– Хелен!

Летунья обернулась.

– В планёрах есть карты и запалы?

– Нет, но запал подходит и наш, его делали на манеркитайского.

– Сколько у тебя запалов?

Если бы она сказала «один» – нам бы уже ничего неоставалось, кроме как умереть.

– Два. Бери. – Хелен протянула руку, достала из Холодазапал. После того, что творил Маркус, ее искусство даже не удивляло. – Антуан?Он же старик!

– Он попробует.

Хелен прикрыла на миг глаза. Кивнула.

– Удачи. Разверни круг с планёром на ту дорожку, Ильмар. Исами взлетайте с нее.

Для разворота круга служили длинные деревянные рычаги,втыкаемые в дырки по самому краю. Работа была не для одного, но я навалился какмог. Помогать мне бросились Жан – от него толку было немного, и Луи с Йенсом –вот они толкать умели.

– Ну что, иудей, конец нам пришел? – осклабившись, спросилЛуи, когда мы провернули круг.

– Посмотрим, – выдохнул я.

– Ничего, с его преосвященством нас в ад не отправят, –убежденно сказал Луи.

В кабине Хелен включила запал. Заревело, из-под брюхапланёра ударила дымная струя. Плавно соскочив с круга, планёр выкатился изангара и понёсся вдоль желоба, все увеличивая скорость.

– Удачи! – крикнул я, перекрывая грохот, кашляя отнаполнившей ангар вони. – Удачи!

И повернулся к бросившим было работу ремесленникам:

– Что встали?

Османы бросились за вторым толкачом, который ставился вхвост планёра. Я присел, посмотрел на первый толкач, что свисал в желобе междуколесами. Совсем не похож на те, что в Державе пользуют. Сделан вроде как изнеобоженной керамики, весь целиком, никакого корпуса нет.

Ну и мастера в Китае живут…

Я выпрямился – и увидел, как планёр с Хелен и Маркусомуносится в небо. Яркая раскраска и дымный след делали его похожим на сказочногодракона.

Антуан продолжал постреливать – не по самим османам, в землюедва ли не зарывшимся, а для острастки, удерживая их на месте. Жерар покорностоял, удерживая патронный ящик, но прямо на моих глазах из ящика выскользнулконец ленты.

Успеем?

Османы с натугой вставили второй толкач в планёр. Я потрогал– вроде бы стоял он прочно. И провода были крепко накручены на два медныхштырька, торчавших из глины. Не сдержав любопытства, я понюхал толкач – от негошел острый и едкий запах, вроде тех, что можно почуять в аптеке.

– Пошли вон! – велел я. – Быстро!

И обернувшись к товарищам, крикнул:

– Все в планёр!

Открыть люк в бомбовую камору оказалось непросто. Это сделалтолько Антуан, из кабины, когда я занял его место.

Хорошо хоть патроны еще были – и османы голов не поднимали.Скрипел круг, когда его разворачивали на нужный желоб, залезли туда Жан, Луи иЙенс. Его преосвященство осенил меня Святым Столбом и тоже отправился за ними.

– Ильмар! – крикнул из кабины Антуан. – Давай!

– Зажигай! – отозвался я и выпустил поверх голов последнююдлинную очередь. Пулевик рявкнул и затих, потрескивая раскаленным стволом.

Остывай, заслужил!

Разве ж есть в мире еще один пулевик, что двадцать летпроработал без отдыха?

Я вскочил и, припадая на ушибленную ногу, бросился кпланёру. Силы я свои переоценил, и если бы Антуан и впрямь зажег запал сразу,оставаться бы мне на радость разъяренных осман.

Но Антуан включил запал, лишь когда я вскочил в кабину.Зашипело, взвыло, пахнуло вонючим кислым дымом, и планёр покатился из ангара.

Внутри кабины тоже все было иначе, чем в державном планёре.Ни единой дощечки – только плетеная сухая лоза между бамбуковым каркасом и тугонатянутая ткань. Бамбук был выгнут плавными дугами и кругами, будто и выростаким… хотя кто знает все китайские хитрости, с них станется детали для планёравырастить на грядке! На доске с циферблатами вроде как побольше хитрых полетныхустройств. Кресла, тоже из бамбука и брезента, стоят не гуськом, а рядом, как вкарете. А так – те же рычаги, те же педали под ногами. Небо везде едино.

– Держись, Ильмар, – прошептал Антуан.

Мы неслись по траве, ровно, будто по каменному полю. Внизуревело все сильнее, потом грохот стали перекрывать выстрелы. Я обернулся –османы уже повскакивали, и не меньше десятка палило нам вслед из пулевиков.

– Никогда не думал, – громко и четко сказал Антуан, – чтомне доведется… еще раз…

Я заглянул в лицо старика.

Нет, страха там не было. И даже волнения – ни на каплю. Лишьслезы текли из глаз да морщился лоб в тщетной попытке их удержать.

– Ты справишься, – сказал я. – Ты обязательно… ты великийлетун… мы полетим.

Османская пуля пробила обшивку и вышла сквозь стекло,оставив ровную дырочку, в которую радостно ворвался ветер. Но это было неважно, такими смешными и жалкими были сейчас все пули, что я лишь досадливоприжал к стеклу ладонь.

– Мы уже летим, Ильмар, – сказал Антуан.

Я прижал голову к боковому окошечку – и увидел, как уплываетвдаль земля.

А над нами, уже набрав недоступную пулям высоту, кружилразноцветный планёр Хелен.

Земля совсем другая, когда смотришь на нее с небес.

Поля превращаются в лоскутное одеяло, лес – в щетинку мха,озера – в лужицы, дороги – в белесые линии, города – в детскую игрушку.

Не создан человеческий глаз для того, чтобы смотреть наземлю сверху. Может, оттого так сладко увидеть мир, каким его видит Бог.