Зато страсть Клима всё разгоралась. Он уже откровенно выставлял Настю любовницей. Не обращал внимания на детей, и их хмурые запуганные глаза беспокоили лишь саму Настю.

Клим каждую ночь требовал любви. Настя уже пресытилась его ласок и лишь терпела, отрабатывая подарки. А их становилось всё больше. И цена их тоже повышалась. Клим позволил пошить несколько платьев и разной одежды для осени и зимы.

Это сильно радовало её, но думы постоянно сходились на том, что пора заканчивать столь опасную игру. Но как? Вернуться к мужу невозможно. Ни её гордость, ни сам Кирилл вряд ли смиряться с таким поворотом в жизни. Так что впереди маячила неизвестность, и это больше всего пугало Настю.

Тут она посчитала, что дальше так продолжаться не может и, пораскинув мозгами, пришла к мысли начать травить Клима с тем, чтобы он захворал и медленно отошёл к праотцам. Мысль эта показалась ей отвратительной, но необходимой. И тут же начала составлять смеси трав. Даже советовалась со старыми бабками и тайком подливала в разное питье своего зелья. Особенно в спиртное, полагая, что так будет надёжнее.

Месяца через два Настя посетила отца. Тот пытливо наблюдал дочь с вопросами во взгляде. Она его очень хорошо понимала и поспешила с ответами.

— Клим что-то стал сильно попивать, тятя. Как бы не захворал. Уже не мальчик, чтобы такое выдержать.

— Что, не в состоянии отучить? — удивился отец. — А не ты ли всё это подстраиваешь? С тебя станется. Не бери смертный грех на душу. Господь всё видит!

— Делать мне больше нечего! — искренне возразила Настя. Сама подумала, что Господь на небе далеко, и за всеми уследить вряд ли может. Лишь чуть что-то внутри шевельнулось.

Дома она частенько подливала и матушке с сыном. Но те пока не проявляли признаков хвори. Это Настю не беспокоило. Со временем всё скажется, и хворь не оставит их. А хозяин чувствовал себя всё хуже и уже редко выезжал по делам торговым. Многое передал Кириллу и своим приказчикам. И дела шли тоже всё хуже. Кирилл слабо с ними управлялся, приказчики начали сильно воровать. Потому Настя с настойчивостью уговаривала Клима расписать добро всем детям. И ей в первую очередь. После долгих сомнений и раздумий Клим согласился с ней.

Недели через две Клим всё же позвал священника, отца Никодима с дьячком.

— Ну что, сын мой, — перекрестился поп на образа в красном углу. — С чем призвал, от дел божьих отрываешь? Слыхал, ты хвораешь. Что, прихватило? Крепись, пред божьим судом, предстань соответственно. Грехи отмаливай усердно.

— Полно, батюшка свои проповеди мне втолковывать. Сам знаю. Грешен, грешен! Тут ничего уже не сделать. Я о другом буду просить. Самому уже трудно. Запись нужно сделать, добро отписать всем моим… Чтоб, значит, всё по закону. Без склок и сварок. Уважь, не откажи. Как бы не успеть с этим, отец святой.

— Ну что ж, Клим. Дело святое. Я и дьячку так предложил взять всё письменные причиндалы. Никишка, раскладывай, готовься. Начало сам знаешь.

Дьячок с удовольствием и любопытством принялся за дело. Внимательно слушал не столько Клима, сколько пода. Тот пересказывал по-своему, как положено для дела, для судилища, коль то потребуется.

— А что ты, сын мой, своей снохе столько отписываешь? Что, заслужила? — и хитро прищурился подслеповато.

— Так ведь коль помру, так жена может со света сжить. Невзлюбила она. А так будет спокойнее. Ты пиши! — с усилием сказал Клим дьячку.

Получив приличную плату, отец Никодим поклонился иконам, осенил себя крестным знамением, посмотрел на Клима и изрёк тихим голосом:

— Всё ж, Клим, особо не доверяй своей снохе. Не по душе она мне. В церковь ходит редко и особой веры в душе не имеет. Грех то. Пусть придёт исповедаться. Прикажи, сыну скажи. Ну, зови, коль что потребно будет. Выдюжишь, коль Бог послушает твои молитвы и отпустит твои грехи.

Попа все домочадцы проводили поклонами и здравицами. Потом поспешили к хозяину узнать причину посещений.

— Ну чего уставились? — тихо рыкнул Клим недовольно.

— Как же батюшка! — всплеснула руками жена. — Поп ведь не просто так приходит. Исповедовался? Или что поважнее?

— Что может важнее быть, дура? Дайте отдохнуть! Устал я, притомился…

Женщины и Кирилл переглянулись и тихо вышли, притворив дверь.

В горнице все, как по команде, уставились на Настю. Та подавила в себе смущение и молча, опустив скорбно голову, удалилась. Не слышала, как свекровь злобным голосом прошипела:

— Всё проклятая Настька виновата! Чует моё сердце! Ведьма!

Никто ей не ответил. Лишь в глазах застыл ужас. А Кирилл, прищурив глаза, проговорил со страхом, оглянувшись на дверь:

— А что тогда делать, матушка?

— Извести её надо, — шептала женщина. — Я к ворожее пойду, совета просить.

— Страшно-то как! — сгорбилась старшая дочь.

Настя, прислонившись ухом к двери, едва услышала суть разговора. Страх сжал сердце. Быстро ушла к себе. Ноги подрагивали от слабости. Голова пульсировала.

Пыталась поразмыслить — ничего не получалось. Страх словно сковал её мысли. И тут же всё же подумала: «Завтра же начну лечить Клима. Надо составить из лучших трав настои и отвары. Сумею ли?»

Остаток дня Настя провела в торопливых попытках составить и собрать дополнительно какие-то редкие травы. Их не оказалось. Это обеспокоило. Зато страх прошёл, и в душе что-то произошло. Стало спокойно и легко. Лишь изредка в груди что-то щемило, но скоро прошло. Спала она в эту ночь крепко и долго. А с утра успела до матушки навестить Клима и напоить отваром.

— Я подниму тебя на ноги, Климушка, — уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.

— Ты так уверена? Хорошо бы! — и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. — Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?

Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую тишину крохотной комнатки. Это тут они предавались любовным забавам совсем недавно. А сейчас Клим лежал без сил и желания. Хотя о желании говорить ещё рано.

Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.

Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И