меня никогда не было близких подруг, кроме Каталины, и только она могла позволить себе подобные вольности, зная, как мне тяжело дается контакт с посторонними.

— Знаешь, — начала я. — Я не могла и подумать, что мы с тобой вот так вместе куда-то пойдем. Ты оказывается, довольно интересный человек, если бы не вела себя как заноза.

— Я бы не вела себя как заноза, если бы ты не вела себя, как деревенщина! — она хмыкнула, а потом, задумавшись, добавила. — Ты первая на моей памяти, кто не побоялась ответить мне. Остальные пытались только угодить в надежде оказаться в милости у моего Дома.

— В момент я не стала раздувать конфликт и удержала Максимилиана от дуэли только из-за того, что поняла, кто ты, — я подняла на Аду глаза, рассчитывая увидеть в них разочарование, но девушка внимательно слушала. Черная шелковистая прядь сползла, и Ада быстрым движением убрала ее за ухо. — К тому же я думаю, что насилие — не способ решать проблемы.

— Разве девиз вашего Дома гласит, что сила важна?

— Наш девиз «Сильными не рождаются». Он о том, что сила приходит с упорным трудом, будь то физическая сила, или сила духа, — поправила я ее. — Я не хотела, чтобы обо мне думали, как об истеричке, отвечающей на любой косой взгляд вызовом на дуэль.

Набелит рассмеялась.

— Да, думаю, примерно такую славу бы ты себе и снискала. И, тем не менее, все равно ты к своей персоне решила привлечь внимание, — она запнулась, виновато покосившись. — Я… так и не успела тебя поблагодарить.

— За что? — я удивленно поглядела на набелитку.

— За историю с Десаем. Я тогда сомневалась, думала, что там может быть какой-то подвох, но…

— … Не смогла отказать?

Ада кивнула. Ее рука сильнее сжала мое предплечье.

— Ты нашла в себе силы высказать свое мнение, я — нет. Ты очень честная, это несвойственная аристократам черта, тем более для представителя Великого Дома. И твои слова тогда меня отрезвили… А еще милая, особенно когда пытаешься вести себя, как придворная дама.

Кончики моих ушей загорелись.

— Н-на самом деле я просто не знаю, как себя вести с жителями столицы. Перед отъездом отец предупреждал меня, что люди здесь сильно отличаются как по образу жизни, так и по образу мыслей… И я для себя решила, что всегда буду стараться все делать правильно, чего бы мне этого не стоило.

— А я вот просто не думала, что можно вести себя как-то иначе. Все мои сестры всегда задирали меня, были высокомерны и заносчивы, и в итоге я всегда проигрывала им во всем. Пока не решила, что буду играть по их правилам. И до приезда сюда так и получалось — если я хотя бы на миг не демонстрировала характер, меня считали слабой. Я была уверена, что везде так, во всех провинциях. Но я рада на твоем примере увидеть, что ошибалась.

Подруга уставилась куда-то в сторону, разглядывая стеклянную витрину магазина, но выглядела озадаченной. Я решила сменить тему, чтобы разрядить обстановку и уйти подальше от неприятного разговора.

— Как тебе дался переезд?

— Я была рада вырваться из-под опеки матери, — с напускным безразличием пожала плечами Ада. — Я — девятый ребенок в семье, а потому сама рада, что меня сюда сбагрили.

— Девятый?! — ужаснулась я.

— Ах, прости, тебе, наверное, не слишком знакомы наши традиции, — спохватилась Ада. — На самом деле, у моей матери я лишь третий ребенок, но в гареме падишаха не принято делать различий между родственниками. Они все мне матери, братья и сестры. Так уж у нас заведено. Есть старшая жена, ею становится та, кто первая рожает наследника падишаху, обычно это первая взятая в жены девушка. Хотя бывают и исключения — я слышала, что у пра-пра-пра-деда была супруга, которая родила ему семь дочерей, и несмотря на то, что была его первой женой, так и не стала старшей. Старшая жена имеет некоторые преимущества при дворе падишаха и перед остальными женами-султаншами, а также следит за гаремом, в том числе и за наложницами.

— А разве не могут этим заниматься городские стражи или личная стража падишаха? Вон, те же арабийцы…

— Мужчинам запрещено приближаться к гарему, если они не евнухи. Знала бы ты, как часто несчастные султанши ищут утешение в объятиях других мужчин… — в голосе Ады промелькнула еле заметная грусть.

Я знала о традициях Дома Набелит в очень общих чертах, никогда не углубляясь в восточную культуру слишком сильно. Для меня подобное было немыслимым.

— Если жена правителя будет поймана на измене, ее ждет смертная казнь, — очень серьезно сказала Ада. — Ее сыновья становятся евнухами, а дочерей отдают в наложницы или на красные улицы. Естественно, своего положения в Миреме и родового имени они лишаются, как и любых привилегий. Таким дают новую фамилию — Мулахт, «запятнанные» в переводе с набиреса.

— Зачем же они ищут себе отношений на стороне?

— Ох, не понять тебе женское сердце, Камилла, — Ада потянула меня за руку, и мы завернули в очередной проулок. — Кто-то ревнует. Кто-то несчастен из-за того, что супруг не уделяет им достаточно внимания. А кто-то был выдан замуж против воли за нелюбимого человека. Это их слабость, за которую платят ни в чем не повинные дети.

Тем временем перед нами открылся вид на портовую часть Пецинии. Я, закрыв глаза, втянула воздух, сразу же вспомнив порт родного города — знакомые звуки, шелест волн, крики чаек… Все это стояло перед глазами, но все же различия сразу бросались, стоило открыть веки. Например, никогда не думала, что порт может быть таким чистым. Словно бы всю грязь пытались убрать подальше от глаз столичных жителей. Вычищенные доски почти блестели на солнце — отродясь такого не видела в мар-де-сеальском городском порту. Не было ни праздно шатающихся моряков с бутылками в руках, ни дворняг, вынюхивающих съестное.

Корабли стояли в ряд у длинных уходящих в залив причалов. Разнорабочие то и дело разгружали и загружали ящики с товаром, по причалам расхаживали гвардейцы, проверяющие накладные и прочие документы, а также следящие за порядком в порту.

Так мы шли по мощеной набережной, наблюдая, как в порту кипит жизнь еще более бурная, чем в остальной части квартала.

— Получается, у тебя восемь братьев и сестер, в том числе и от других жен твоего отца? — продолжила я свои расспросы. — Прости, мне такое кажется немного…

— Диким. Понимаю, — хмыкнула Ада. — Только на самом деле у меня двенадцать сестер и десять братьев. Ну, из тех, кто еще живы, разумеется. Моя родная матушка