что как минимум одна из деталей, на которую указал Дуайер, – это предупреждение, адресованное Экли (вероятно, от мозга самого Экли, находящегося в контейнере) и настолько очевидное, что непременно снизило бы градус «неожиданности» в конце повести (если в черновой версии она действительно завершалась именно так). Также, скорее всего, именно Дуайер порекомендовал сделать Уилмарта не очень доверчивым человеком, но в этом плане Лавкрафт не сильно продвинулся: да, он добавил кое-какие детали, указывающие на скептицизм Уилмарта, особенно по отношению к поддельному письму «Экли», и все-таки его бездумное решение поехать в Вермонт, взяв все документальные доказательства, полученные от Экли, кажется очень наивным. При этом в Уилмарте в самой крайней форме присутствует качество, с которым мы неоднократно сталкивались и в других персонажах Лавкрафта: нежелание поверить в сверхъестественное или необъяснимое событие. Будучи профессором литературы, Уилмарт сразу замечает, что последнее письмо «Экли» написано в другом стиле и тоне: «Выбор слов, орфография – во всем чувствовались едва заметные изменения. А с моей ученой чуткостью к стилю прозы я сумел обнаружить и более значительные расхождения в его типичных реакциях и ответах». Правда, все изменения он объясняет (и это выглядит не очень правдоподобно) изменениями в сознании Экли, произошедшими в результате налаживания «отношений» с инопланетянами.

Впрочем, есть у «Шепчущего во тьме» и более серьезный недостаток, с которым мы уже сталкивались в «Ужасе Данвича». Здесь Лавкрафт вновь идет вразрез с собственным намерением отказаться от общепринятой морали в изображении внеземных существ, поскольку наделяет их банальными и довольно незначительными человеческими недостатками и поведенческими мотивами. Дважды они опускались до незамысловатой фальшивки – подделав последнее письмо, а до этого – телеграмму, отправленную от имени Экли, чтобы Уилмарт не приезжал в Вермонт раньше времени. Как ни странно, инопланетяне оказались настолько глупы, что даже не сумели правильно написать его фамилию, хотя сами же утверждали: «Ни одна форма жизни, существующая на Земле, не сравнится по способностям с их мозгом». Перестрелка внеземных существ с Экли и вовсе приобретает непреднамеренно комический оттенок, напоминая сцены из дешевых вестернов. Когда Уилмарт приезжает на ферму Экли, ему в кофе подсыпают снотворное, однако профессор не стал его пить из-за странного вкуса и благодаря этому услышал отрывок беседы, не предназначенной для его ушей.

Интересно, что, если подобные недостатки, связанные как с задумкой истории, так и с ее исполнением, заметно ухудшают «Ужас Данвича», здесь они предстают всего лишь мелочами, не способными испортить великолепную повесть. «Шепчущий во тьме» – образцовая работа Лавкрафта, в которой предстают живописные картины природы Новой Англии, чувствуется практически документальная достоверность событий, зловещая атмосфера нарастающего ужаса и захватывающие дух намеки на космизм.

В данной повести Лавкрафт придерживается умеренной позиции в изображении внеземных существ. В прежних произведениях мы сталкивались с инопланетянами, которые считались жестокими, но «за рамками понятий добра и зла» («Зов Ктулху»), абсолютно непостижимыми («Цвет из иных миров») или традиционно «плохими» («Ужас Данвича»). Внеземные существа из «Шепчущего во тьме» оказываются где-то посередине, поскольку вызывают ужас странной внешностью и качествами (их нельзя сфотографировать обычным фотоаппаратом), хитрым и обманчивым поведением и, что самое главное, своим намерением изъять у людей мозги и увезти их с Земли. В связи с этим последним заявлением Лавкрафт начинает колебаться. Получив фальшивое письмо, Уилмарт размышляет: «Избавиться от безумных и утомительных ограничений времени, пространства и законов природы, ощутить связь с бескрайним внешним миром, приблизиться к мрачным и неизмеримым тайнам бесконечности и предельности – ради этого, естественно, стоит рискнуть жизнью, душой и рассудком!» Звучит и правда очень соблазнительно. Более того, данное высказывание совпадает со взглядами Лавкрафта на предназначение «странной» литературы, о котором он писал в одном из поздних эссе «Заметки о сочинении фантастической литературы» (1933): «Я выбираю „странные“ истории потому, что… сильнее всего мне хочется хотя бы на мгновение добиться иллюзии некой странной паузы или нарушения досадных ограничений времени, пространства и законов природы». Однако Уилмарт не очень долго разделял его энтузиазм. В комнате Экли один из изъятых мозгов (прежде бывший человеком) говорит профессору: «Вы понимаете, что я побывал на тридцати семи небесных телах – разных планетах, темных звездах и некоторых неопределенных объектах, при этом восемь из них находились за пределами нашей галактики, а два – за пределами искривленного пространства и времени?» И вновь мощная и довольно привлекательная концепция в духе космизма, но у Уилмарта она вызывает лишь ужас: «От страха и отвращения я растерял все свое научное рвение…»

«Шепчущий во тьме» больше похож на «Цвет из иных миров», чем на «Ужас Данвича», так как здесь мы тоже встречаем множество дразнящих намеков на чудеса и ужасы за пределами нашего понимания, особенно когда речь заходит об обрывочной стенограмме ритуала, записанного Экли, когда в письме Экли мы находим бесчисленное, почти самопародийное упоминание имен и терминов из «мифологии» Лавкрафта, когда Уилмарт подслушивает разговор из другой комнаты (по поводу чего сам герой замечал, что «даже их пугающее воздействие на меня привело, скорее, к предположениям, а не к откровениям») и в особенности когда фальшивый Экли рассказывает ему о тайной сущности космоса. «Никогда прежде здравомыслящий человек не подбирался на такое опасно близкое расстояние к загадкам основной сущности», – утверждает Уилмарт, после чего лишь дразнит читателей намеком на то, что сумел узнать:

«Я узнал, откуда изначально появился Ктулху и почему половина из великих новых звезд взорвалась. Я догадался – по подсказкам, от которых даже мой осведомитель робко запнулся, – какая тайна скрывается за Магеллановыми Облаками и сферическими туманностями, какие мрачные истины спрятаны за древней аллегорией дао… Я испытал отвращение, когда мне поведали о страшном ядерном хаосе за пределами углового пространства, которое в „Некрономиконе“ милостиво скрыто под именем Азатота».

Если бы дальнейшие последователи Лавкрафта придерживались той же скрытности, «Мифы Ктулху» не скатились бы до карикатуры.

Один из «намеков» Лавкрафт так и не разъяснил: возможно, фальшивый Экли – это не просто представитель грибовидных существ, а сам Ньярлатхотеп, которому поклоняются пришельцы. Подтверждение этому можно найти в фонографической записи ритуала в лесу, сделанной Экли. В какой-то момент один из грибовидных заявляет: «Все должно быть сказано Ньярлатхотепу, Могучему Посланцу. И тогда Он примет человеческий облик, наденет восковую маску и одежды, что скроют его, и спустится из мира Семи Солнц, дабы притвориться…» Это явное указание на то, что фальшивое лицо и руки Экли использовал для маскировки как раз Ньярлатхотеп, однако если данное предположение верно, значит, в данный момент телесную форму принял кто-то из грибовидных, тем более что один из двух гудящих голосов, услышанных