…На Дерибасовской мальчик лет 17-ти, с фотоаппаратом икаким-то зверьком в руках, кричит нам:

— Молодые люди, обратите внимание! Секунда времени ипамять на всю жизнь!

Мы подходим. Это шиншилка, юркая, пепельно-серая, теплая…

Он мне:

— Вы знаете, сколько таких вам нужно на шубку?

И мы торжественно снимаемся с шиншилкой на фоне памятникаУтесову.

Наутро водитель Жора, бывший судовой механик, заезжает за мноюи — так Маша велела! — на прощание делает мне круг по Одессе. Со мной онговорит много, охотно и откровенно, — вероятно, чувствует во мне этонежелание начальствовать. Очень самостоятельные суждения. Своеобразная лексика.Говорит не «развалили Союз», а «разваляли». Мы совершаем круг по центру Одессы,по Молдаванке — темной и облезлой, мимо синагоги Бродского, некогдавеликолепной, а ныне тусклой и серой, — сейчас там городской архив…Наконец Жора привозит меня к какому-то скверу. Сюда, говорит торжественно, ссоответствующим накатанным выражением лица, — в войну евреев сгоняли иотсюда увозили в разные гетто…

Интересно: когда подобные места мне показывают чужие ирассказывают о происходившем здесь, — возможно, действительно,сочувствуя, — я не ощущаю ничего, я — камень, скорлупа моллюска,скрывающая свое пульсирующее нутро.

(Так было в Лейпциге, где милая женщина, редактор моей книгина немецком, показывала мне памятник на месте сожженной синагоги: высокийподиум, на котором рядами стояли привинченные к бетону стулья, просто — пустыеметаллические стулья.

Я вежливо слушала, спокойно смотрела.

Вечером, оставшись одна в номере гостиницы, вспомнила рядыэтих пустых стульев и вдруг расплакалась, — жалея, что не позволила себесесть и посидеть на одном из них).

…Напоследок — ожидание вылета в VIP-зале, в котором сидимтолько я и еще одна пара: молодой человек, тот самый, что летел сюда со мною,так желал припасть к родной земле и так скоро, как выяснилось, вновь еепокидал, и юная с ним, длинноногая спутница.

Он кричал кому-то в мобильник: — ну, короче, нас тутобыскивают, и типа допрос снимают… Сейчас заломят-поведут… Все, короче, —целую в десны!!!»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На элитарную телепередачу «Ультра-литература» Марина явиласьвеселая, раскованная, — как всегда. После долгой прогулки по летнейзеленой Москве. Конечно же, опоздала, поэтому сразу ее усадили гримироваться.Зашел ведущий, Кирильцев, предупредил:

— Мы с тобой поговорим о Войновиче.

Не отрывая взгляда от зеркала, Марина сказала легко, черезплечо:

— А я его не читала.

Повисла пауза, как пишут в подобных случаях. Все окоченели —редактора, гример, операторы и осветители…

— Как?! Вы не читали Войновича?

— А что там? — доброжелательно спросилаМарина, — ну-ка, расскажите мне быстренько, — о чем там, кто тамгерой? Сделайте мне ресницы подлиннее…

— Ну… как же… Ты что, не читала «Чонкина»? —спросил великолепный Кирильцев.

— Нет, а что? Ну, давайте, расскажите мне по-быстрому,а я всегда готова поддержать разговор… Мы что, передачу о Войновиче делаем? Ямогу. Там — когда происходит? Война? Какая? Про что? Да вы, друзья мои, саминичего не знаете… Забыли уже… Сделайте мне тогда румянец во всю щеку!

— Ну, там он хохмит… — наконец выдавила помощникрежиссера Ира.

— Ага, это что, — нечто среднее между «ВасилиемТеркиным» и «Приключениями Швейка»?

— Да нет… — с досадой проговорил Кирильцев. —Девочки, принесите энциклопедию…

Пока Марине делали начес и пудрили нос, кто-то приволокэнциклопедию, нервно, всей группой, искали нужную страницу, наконец открыли ееи прочли, что знаменитый роман Владимира Войновича «Чонкин» по литературномусвоему исполнению представляет нечто среднее между «Теркиным» и «ПриключениямиШвейка»…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я в это время сидела на террасе кафе, в скверике передконсерваторией, где мы договорились встретиться. Большая Никитская улица —плотная, неширокая, очень по-столичному насыщенная, кипела пешеходами,машинами, велосипедистами.

Я пила чай без сахара и разглядывала купол церкви наискосокнапротив — звездчатый, как елочная игрушка… И думала о том, что торцы старыхдомов — желтые, осыпающиеся известкой и осколками красных кирпичей, — навсех этих Масловках, Мясницких, Пятницких, Ордынках, — разоблачают тайныквартир. Словно разрезали дом гигантским ножом, а на срезе — окна не вровень, авразнобой, одно выше, другое ниже… как разбросанные по столу карты…

За соседним столиком сидела целая компания.

Женщина, по виду японка, обернулась и спросила уприблизившейся к ним девушки в длинном черном, явно концертном платье… — …Отыграла?!

Мне одного взгляда на нее, на этот багровый желвак слева нашее достаточно было, чтобы определить — на каком инструменте она «отыграла».Родимый знак скрипачей, родимое уродство цеха… Девушка была хрупкой,черноволосой, очень красивой, несколько сутулой. Облокотившись на перилатеррасы, она тихо и освобожденно улыбалась, положив щеку на сгиб локтя.Несколько минут что-то неразборчиво для меня они обсуждали, я неприслушивалась…

Странно, что и спустя двадцать пять лет после расставания смоим ремеслом, все это — всех этих людей, бурлящую и бубнящую музыку из окон, ядо сих пор воспринимала как свою братву, своих людей, мой цех…

Наконец явилась Марина, и мир вокруг, — какобычно, — сразу удвоился, расцветился, раздался и одновременно — как подлинзой — выпер, — мы стали спускаться вниз по улице, и сразу перед нами,за нами и вокруг нас закружились сумасшедшие старухи и бомжи, замелькали поправому и левому борту «кислотные», как говорят теперь, юнцы и юницы соголтелыми физиономиями.

Первой — набежала, как волна, растрепанная баба в шароварахиз материи в турецкий огурец.

— Вы не знаете где акции? — тревожно-умоляющевоскликнула она. — Где здесь продажа акций?

И не дожидаясь растерянного нашего ответа, устремиласьдальше. На углу висела реклама «Продажа…» — но не акций, а авиабилетов. Кстати,за углом, на Большой Никитской, к дверям одной забегаловки вынесли треногу, накоторой было-таки вывешено: «Акция — Японский ланч». Но и это была, скореевсего, не та акция. Улица кренилась, растягивалась и строила рожи, как в кривыхзеркалах.

Это проверенный эффект: просто мы с Мариной вышли на охоту.И весь мир подготовился, выстроился, расселся на лучших, передних местах —поглазеть на нас вволю, — мир безошибочно чувствует клоунов.