Он влюбился в личную медсестру. На царственно прекрасную Агнес Конлон обращали внимание все молодые мужчины, появлявшиеся в больнице. Она была единственным ребенком в богатой, ориентированной на статус семье антикваров из фешенебельного Бэк-Бей. Жокей с семью классами образования, без постоянного места жительства явно не принадлежал к ее кругу. Кроме того, поговаривали, что Агнес встречается с местным врачом. По характеру она была полной противоположностью Полларда и отличалась строгой сдержанностью, тогда как он потакал своим страстям.

Тихими вечерами в больнице Поллард засыпал ее цитатами из старика Уолдо, а она в это время выхаживала его искалеченную ногу{421}. По-видимому, он открыл ей свой самый темный секрет – рассказал о частичной слепоте. Он полностью доверял ей.

Той осенью Ред сделал ей предложение. Семья Агнес пришла в ужас. «Все равно как если бы ты решила выйти замуж за какого-нибудь циркача», – рассказывала его дочь, Нора Кристиансон. Ред был настолько слабым и истощенным, что Агнес была уверена, что он умирает{422}. Но было в нем что-то трогательное, притягательное. Позже кто-то из тех, кто знал Агнес, скажет, что Ред был для нее освобождением от себя самой. Казалось, какая-то часть ее души хочет быть такой же бесшабашной, как он. И Агнес совершила сумасшедший поступок.

В почтовый ящик дома Поллардов в Эдмонтоне скользнуло письмо от Реда{423}. Агнес сказала «да». Старик Уолдо, отметил Поллард, в конце концов оказался прав{424}.

А в нескольких сотнях миль к югу от больницы Уинтропа Альфред Вандербильт лелеял свою собственную страсть. Вернувшись после медового месяца с молодой супругой, племянницей Марселы, двадцатишестилетний владелец ипподрома Пимлико в Балтиморе не оставлял идеи устроить матчевую скачку между Адмиралом и Сухарем. Когда состязания в Бельмонте и Саффолк-Даунсе провалились, Вандербильт вернулся к этой идее. Он все лето ждал своего часа – ждал, пока лошади достигнут пика формы и пока идея о необходимости проведения такой встречи не созреет снова.

Сентябрь 1938 года был идеальным моментом. Сухарь целое лето «грабил» Запад, Адмирал «мародерствовал» на Востоке, одержав четыре триумфальные победы подряд. А потом Риддл предпринял неожиданный шаг. На одном из званых обедов в середине сентября он заявил, что готов выделить 25 тысяч долларов на проведение встречи его жеребца с Сухарем. Ховард тут же ухватился за это предложение. Зная непостоянство Риддла, он не рискнул сам звонить старому коннозаводчику, чтобы договориться с ним один на один: если они будут говорить без посторонних, впоследствии будет больше шансов отступиться от принятого решения{425}. Вместо этого Ховард пустил в ход прессу. Он открыл свою записную книжку и начал звонить репортерам с просьбой объявить в газете, что он с готовностью поддержит сумму, предложенную Риддлом, и привезет Сухаря на встречу с Адмиралом в любое время и место, какое захочет Риддл. «Мы готовы, – сказал он, – в любое время, когда Сэмюэль Риддл захочет выставить своего жеребца против Сухаря».

Вандербильт решил, что пришел момент задействовать Пимлико. Он играл с плохими картами. Его ипподром мог предложить только небольшую часть приза в 100 тысяч долларов, который выделял ипподром Бельмонт. Но Риддл указал на еще одну проблему. Он все еще злился на стартового судью Джима Мильтона за то, что год назад тот утихомирил Адмирала с помощью щипцов, и помнил свою клятву никогда больше не выставлять жеребца на этом треке.

Вандербильт верил, что сможет уговорить Риддла прекратить бойкот. Но только он собрался связаться с владельцем Адмирала, как тот надумал дать задний ход и отказаться от своих слов. Он объявил, что не позволит никакой скачке нарушить установленный график Адмирала, согласно которому жеребец должен появиться в Золотом Кубке жокейского клуба в Бельмонте, а потом он завершит сезон двумя скачками с призовым фондом в 7 тысяч 500 долларов в Новой Англии. После этого четырехлетний жеребец закончит свою скаковую карьеру.

Ховард уже перевез Сухаря в Бельмонт в надежде, что матчевую скачку все-таки можно организовать, и теперь был безутешен. Ни он, ни Смит не хотели, чтобы Сухарь скакал в Золотом Кубке Жокей-клуба. Им никогда не нравилась идея состязания с Адмиралом при участии других лошадей. Кроме того, дата 1 октября нарушала ранее данное Ховардом обещание выставить Сухаря в гандикапе Гавр-де-Грас в Мэриленде 28 сентября. Чарльз надеялся договориться с руководителями Бельмонта по поводу другой матчевой скачки, но они категорически отказались. Интерес к матчевой скачке сошел на нет, когда Ховард, зная, что не может снова снимать лошадь со скачек, позволил Сухарю скакать 20 сентября в гандикапе Монтаны с назначенной нагрузкой в 58,6 килограмма под проливным дождем. Сухарь пришел третьим – промокший до нитки, с ног до головы заляпанный грязью и совершенно несчастный. Ховард со Смитом переправили его в Мэриленд. Чарльз решил, что последний шанс устроить матчевую скачку, вероятно, ускользнул от него. И почти все с ним согласились.

Кроме Вандербильта. Молодой мэрилендец был энергичным дипломатом и считал, что сможет заключить эту сделку. 28 сентября копилка Сухаря значительно пополнилась после ошеломительной победы в гандикапе Гавр-де-Грас. Воспользовавшись удобным моментом, Вандербильт развернул решительную одиночную кампанию, чтобы добиться соглашения лагеря Ховарда и лагеря Риддла. Ховард отчаянно хотел провести матчевую скачку и знал, что Риддл прекрасно понимает ситуацию. Поэтому он был готов пойти на любое предложение. И Вандербильт принялся обрабатывать Риддла.

Сначала Вандербильту не удавалось даже просто связаться с владельцем Адмирала, и он готов был уже оставить эту идею. А когда он все же поймал Риддла, старик отнесся к идее весьма прохладно. В течение двух недель Вандербильт атаковал его телеграммами, телефонными звонками и просьбами о личной встрече. Он прибегал к лести и уверял Риддла, что Адмирал несомненно раскатает Сухаря в лепешку. Вандербильт даже предложил вполне разумное стартовое предложение: он превратит Пимлико Спешл, престижные призовые скачки, которые Адмирал выиграл в 1937 году, в состязание двух скакунов. Он знал, что условия этих скачек устроят обоих владельцев, потому что обе лошади уже выигрывали Пимлико на дистанции в 1 километр 900 метров. Зная, что его ипподрому, рассчитанному на шестнадцать тысяч человек, не справиться с наплывом зрителей, которые захотят посмотреть это событие, Вандербильт назначил скачку на 1 ноября, рассчитывая, что занятость на работе в обычный будний день сократит количество болельщиков до приемлемого уровня.