Доктор Сыэнь выглядел разочарованным.

– Я лечу сыновей Дракона-наместника с младенчества. Мне никогда не говорили о каком-то особенном заболевании Нэчжи, только что он часто страдает от боли и опиум – единственное средство его успокоить. Не уверен, что Вайшра и Саихара сами знают причину.

Рин посмотрела на спящего Нэчжу. Он выглядел таким умиротворенным. Ей захотелось смахнуть волосы с его лба.

– И давно он болен?

– Приступы у него начались с двенадцати лет. Когда он подрос, они стали реже, но этот был самым сильным за многие годы.

Неужели Нэчжа был шаманом с самого детства? И почему он ничего не рассказывал? Он что, ей не доверяет?

– Сейчас ему лучше, – сказал доктор Сыэнь. – Нужно просто отоспаться. Тебе нет необходимости здесь находиться.

– Ничего. Я все-таки с ним побуду.

Лекарь нахмурился.

– Вряд ли генерал Цзиньчжа…

– Цзиньчжа знает, что я спасла жизнь его брата. Если он не полная свинья, то разрешит.

Доктор Сыэнь не стал спорить. Притворив за ним дверь, Рин свернулась калачиком на полу у постели Нэчжи и закрыла глаза.

Через несколько часов он заворочался. Рин села, потерла глаза и встала на колени перед ним.

– Нэчжа.

Он что-то промычал, моргнул и уставился в потолок, пытаясь разобраться, что происходит.

Рин прикоснулась пальцем к его левой щеке. Кожа оказалась гораздо мягче, чем Рин ожидала. Шрамы были не твердыми вздутиями, а гладкими линиями, как от татуировки.

Глаза снова стали обычными – карими. Рин невольно залюбовалась длинными темными ресницами, гуще, чем у Венки. Такая несправедливость! Он всегда был красивее, чем следовало.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Рин.

Нэчжа несколько раз моргнул и пробормотал что-то невнятное.

– Ты понимаешь, что происходит?

Некоторое время он озирался по сторонам, а потом сфокусировался на ее лице, хотя и не сразу.

– Да.

Рин больше не могла сдержать поток вопросов.

– Ты понимаешь, что это было? Почему ты ничего мне не рассказал?

Нэчжа только моргнул.

С колотящимся сердцем она наклонилась ближе.

– Я могла бы тебе помочь. Или… или ты мог бы помочь мне. Ты должен был рассказать.

Его дыхание участилось.

– Почему ты мне не сказал? – снова спросила Рин.

Нэчжа пробормотал что-то нечленораздельное и закрыл глаза.

Рин так отчаянно хотелось добиться ответов, что она чуть не схватила его за грудки.

Она глубоко вздохнула. «Прекрати. Нэчжа сейчас не в том состоянии, чтобы его допрашивать».

Она могла бы заставить его говорить. Если бы надавила, если бы наорала на него, вытащила бы правду наружу, он бы во всем признался.

Выдал бы секрет, пока находится под действием опиума, ведь в таком состоянии трудно сопротивляться.

А если он ее за это возненавидит?

Он ведь еще не окончательно пришел в сознание. Может даже не вспомнить.

Она проглотила внезапную волну отвращения. Нет. Нет, она так не поступит. Просто не сможет. Получит все ответы другим путем. Сейчас не время. Рин встала.

Нэчжа снова открыл глаза.

– Куда ты?

– Тебе нужно отдохнуть, – ответила она.

Он заворочался.

– Нет… не уходи…

Рин помедлила у двери.

– Пожалуйста, – настаивал Нэчжа. – Останься.

– Ладно, – сказала Рин и вернулась к кровати. Она взяла его ладони в свои. – Я здесь.

– Что со мной случилось? – пробормотал Нэчжа.

Рин сжала его пальцы.

– Просто закрой глаза, Нэчжа. Поспи.

Остатки флота еще на три дня застряли в заводи. Половине солдат пришлось обрабатывать ожоги, и вонь от разлагающихся трупов стала столь нестерпимой, что люди заматывали тряпками лица до самых глаз. Цзиньчжа в конце концов принял решение выдавать морфин и другие лекарства только тем, кто имеет шанс на выживание. Остальных свалили ничком в грязь на берегу, и они лежали так, пока не перестали шевелиться.

Времени на похороны не было, и потому из мертвецов и кусков неподдающихся ремонту кораблей сложили костры и подожгли.

– Как умно! – сказал Катай. – Нечего отдавать империи хорошее корабельное дерево.

– Ну зачем ты так? – отозвалась Рин.

– Решил похвалить Цзиньчжу.

Сестра Петра стояла у горящих трупов и бормотала поминальные молитвы на гладком, лишенном интонаций никанском, а любопытные солдаты толпились вокруг нее.

– При жизни вы страдали в мире, ослабленном Хаосом, но отдали души за благородное дело, – сказала она. – Вы погибли, неся порядок в лишенную его страну. Покойтесь с миром. Молю Творца сжалиться над вашими душами. Молюсь о том, чтобы вы познали глубины его любви, сострадающей и безусловной.

Потом она начала напевать на неизвестном Рин языке, похожем на гесперианский, но как только Рин начинало казаться, что она узнает слова, они тут же обретали совсем иную форму. Это был какой-то древний язык, на котором лежал отпечаток веков истории и религиозного служения.

– А куда, по-вашему, деваются души мертвецов? – тихонько спросила Рин у Аугуса.

Вопрос его явно удивил.

– В царство Творца, разумеется. – А по-вашему, куда?

– Никуда. Мы просто исчезаем в первозданной пустоте.

Иногда никанцы говорили о подземном мире, но то была скорее сказка, чем подлинная вера. Никто в действительности не представлял, что можно очутиться где-то, кроме тьмы.

– Это невозможно, – заявил Аугус. – Творец создал наши души неизменными. Даже души варваров имеют ценность. Когда мы умираем, он улучшает их и возвращает в свое царство.

– И что это за царство? – не сдержала любопытства Рин.

– Оно прекрасно. Земля без Хаоса, без боли, болезней и страданий. Царство идеального порядка, и мы пытаемся преобразовать земную жизнь по его подобию.

Лицо Аугуса сияло надеждой, и Рин поняла, что он верит в каждое произнесенное слово.

Она начинала понимать, почему гесперианцы так судорожно цепляются за свою религию. Неудивительно, что во время оккупации они с легкостью обращали никанцев в свою веру. Ведь так отрадно знать, что в конце жизни ждет еще одна, лучшая, и после смерти ты будешь наслаждаться роскошью, которой прежде не мог себе позволить, а не угаснешь в безразличной вселенной. Какое облегчение узнать, что в мире есть смысл и однажды ты получишь заслуженную награду.

Перед погребальным костром выстроилась шеренга капитанов кораблей и генералов. Нэчжа стоял в конце, опираясь на палку. Рин не видела его уже два дня.