Но вдова не успокаивалась, она перечисляла шрамы, родинки«погибшего» супруга. И власти более тщательно проверили Василева. Выясниласьшокирующая информация, паспорт поддельный, а его владелец и впрямь Степан О. Онпопал в плен, чтобы выжить, стал служить в зондеркоманде [37], убежал потом вКанаду, где и зажил спокойно под чужим именем.

И сколько таких Иванов Василевых ходит до сих пор по земле?Но, повторюсь, с течением времени их стали ловить с меньшим пылом, чем сразупосле войны, а на исходе шестидесятых поиски в массовом порядке прекратилисьвообще.

Но остались на Земле люди, в основном еврейскойнациональности, которые никак не хотели примириться со сложившейся ситуацией. Иони сделали смыслом своей жизни поиск бывших военных преступников. Нет страны,где бы ни жили граждане, исповедующие иудаизм, поэтому и в Америке, где послевойны поселилось много евреев, и в Англии, и в России, и в Европе, и в Африкеимелись группы энтузиастов, которые выискивали тщательно законспирировавшихсяубийц. Иногда в руки сыщиков попадали крупные фигуры, вроде начальника гетто вгороде Белая Церковь, порой вылавливалась мелкая рыбешка. Все подозреваемыеличности изучались дотошно. Очень многие из «охотников» специально шли наработу в полицию или в службы безопасности, дабы иметь открытый доступ кдокументам.

До середины восьмидесятых годов, из-за «железного занавеса»,существовавшего между мирами капитализма и социализма, группы эти работалипорознь. Вернее, они были объединены в две армии, общение между которыми былоочень затруднено, но потом в Советском Союзе произошла революция и появилсяобщий центр управления с богатой казной. Многие евреи не могли сами участвоватьв поисках, но охотно жертвовали огромные суммы на благое дело.

– Середина восьмидесятых! – всплеснула я руками. – Да всепреступники давно вымерли! И их преследователи, кстати, тоже!

Николай сурово кашлянул.

– Нет. В Россию война пришла в сорок первом году, в армиюбрали даже тех, кто родился в двадцать пятом, незаконно, конечно, ношестнадцатилетние воины не были редкостью, и предатели того же возраста тоже. Атем, кто появился на свет в двадцатом, сейчас чуть больше восьмидесяти. Да,многие умерли, но кое-кто жив, и наше дело найти и наказать его. Что жекасается самих «охотников»… Мой дед, Исаак Шнеер, был одним из активныхучастников движения. Его сын, мой отец, погиб в лагере, и вообще, у Исаака былдлинный счет к гитлеровцам. Понимаете, евреи особый народ, мы ощущаем трагедиюнации в целом, не деля ее на судьбы отдельных людей. Если именно у вас в семьеникто не погиб в печах Освенцима, то все равно пепел сожженных единоверцевбудет стучать в сердце. Кстати, мы разоблачили и тех, кто убивал русских,поляков, французов, болгар, украинцев, белоруссов. Мы ищем преступников иникогда не говорим: «Ага! Вот этот не обижал иудеев, он жег лишь католиков».

Деды и отцы завещали нам бороться с убийцами, и мы будемделать это, пока на Земле не останется ни одного нацистского преступника.

– Следует понимать так, что вы являетесь членомзаконспирированной организации, – тихо уточнила я.

– Да, – кивнул Николай.

– Но вы же служили в КГБ!

– Так.

– И вас не раскрыли? Не обнаружили?

Шнеер слегка улыбнулся.

– Есть вещи, о которых говорить не стоит. Впрочем… Отначальства ничего скрыть было нельзя.

– Оно знало о вашей деятельности?

Николай посмотрел в окно.

– Давайте оставим ваш вопрос без ответа, – наконец сказалон, – почти каждая семья России пострадала от нацизма. Меня пригласили наработу в КГБ в начале шестидесятых годов, а тогда людская память опреступлениях войны была ярче, да и в комитете служили иные личности.

– Хотите сказать, что вас одобряли и поддерживали?

– Сейчас уже ответ на сей вопрос не нужен, – спокойнопарировал Николай.

– Так кто убил Милу? – подскочила я. – Она с какого бокапримыкает к этой истории?

Николай тяжело вздохнул.

– Я не хочу, да и не имею сейчас права вдаваться кое в какиеподробности, но, после того как к власти в СССР пришел Горбачев и началасьгражданская война, члены нашей организации решили, что мне следует уйти из КГБ,и я превратился в летучего агента.

– Это кто такой? – разинула я рот.

Шнеер побарабанил пальцами по столу.

– Помните, я говорил, что возмездие не всегда настигалопреступников? Более того, попав в руки Фемиды, кое-кто избегал наказаниявообще. Суды словно не видели предоставленные нами бумаги, законники начиналитребовать живых свидетелей, но чем больше лет проходило с конца войны, темменьше оставалось людей, могущих воскликнуть: «Да, вот он руководилрасстрелами».

Мы начали терпеть поражение. В начале восьмидесятых годовнами был передан правосудию некий Роман Злотник, почти девяностолетний старец.Но в свое время он являлся одним из тех, кто массово уничтожал людей в Минске.Мы подготовили кучу документов, имелись снимки и даже парочка живых свидетелей.Все шло к тому, что Злотник получит высшую меру, но… его отпустили.

– Как? – подскочила я. – Почему?

Николай дернул плечом.

– У мерзавца было онкологическое заболевание, его отправилилечиться. Негуманно держать под следствием тяжелобольного старика. А о том, чтоон, будучи молодым и здоровым, истребил тысячи людей, как-то забылось.

Этот случай очень сильно подействовал на тех, кто занималсяпоисками, организация раскололась на две части. Одни члены требовали соблюдениястрожайшей законности и передачи всех дел в суд, другие были полны решимостисамим наказывать убийц.

– Какой толк отдавать преступников правосудию, их все равноосвобождают, – заявляли они, – собаке собачья смерть.

В результате получились две партии: «законники» и «летучиеагенты».

– Вы стали тем, кто сам наказывал убийц? – уточнила я.

Шнеер кивнул.