В ноябре 1917 года Японец объявил о создании «Независимой Молдаванской республики» и заявил, что отныне будет представлять власть в Одессе. Он обещал полный контроль над бандитами и призывал своих людей не грабить бедняков и рабочих, а пойти войной на буржуазные центральные кварталы.

Однажды утром в самом центре Одессы, на Дерибасовской, глазам всех, кто находился тут в это ранее время, предстало страшное зрелище. На фонарном столбе висел один из воров Молдаванки. Руки его были связаны за спиной, в голове виднелось пулевое отверстие. А на груди висел листок бумаги, сообщавший о том, что за грабеж и угнетение рабочего класса этот вор был лично приговорен к смерти Михаилом Японцем, и его люди привели приговор в исполнение.

Там также было написано, что лично Японец начнет жестокий террор против тех, кто угнетает трудящихся. И не допустит никаких грабежей рабочего класса и бедных жителей Одессы. Грабить, приказывал Японец, можно только буржуазию и офицеров. Все рабочие – братья…

И призыв Японца действительно был услышан. Больше ни один рабочий в городе не пострадал от рук воров. Японец правил своими людьми железной рукой. Однако этого было недостаточно, чтобы установить в городе полный порядок.

Но тут в Одессе грянул гром первого красного восстания, которое готовилось уже давно. Момент был подходящим: в городе находилось достаточно противоборствующих сил разных политических направлений, которые все не могли договориться между собой.

Так, к концу ноября в Одессе уже было около трех тысяч гайдамаков, верных Центральной Раде, а также около семи тысяч красногвардейцев, дружинников, солдат и матросов Черноморского флота. Еще насчитывалось около четырех тысяч военных, подчиняющихся Военному комиссару Временного правительства.

Если бы все они действовали заодно, их сил хватило бы для того, чтобы навести порядок в городе и приструнить бандитов. Но действовали они в точности по басне Крылова о лебеде, раке и щуке, пытаясь тянуть воз политической жизни в городе в разные стороны. Этим нестабильным моментом и воспользовались красные.

30 ноября в Одессе была предпринята первая попытка красного переворота и свержения действующей власти. На стороне большевиков выступали: два запасных полка, артиллерийский дивизион, железнодорожный батальон, две прожекторных роты, два миноносца, два броненосца и военный крейсер «Алмаз». Все вместе эти силы насчитывали около четырех тысяч штыков и восемнадцать крупных орудий.

Страшные бои шли по всему городу – от Ланжероновской до Большого Фонтана. Особо ожесточенный бой развернулся за территорию завода РОПИТ.

Но большевикам не удалось с ходу захватить стратегически важные объекты, которые были укреплены гайдамаками и солдатами Временного правительства. У красных сказывалась серьезная нехватка оружия и плохая организация сил.

Бои шли четыре дня. В результате этого город понес страшные разрушения. Многочисленные жертвы среди мирного населения вселяли ужас. Бандиты сохраняли нейтралитет, не присоединяясь ни к одной из воюющих сторон. Они не вмешивались в эту страшную схватку, несмотря на то что к тому моменту уголовная армия Японца насчитывала около 20 тысяч человек.

К концу четвертого дня все силы были окончательно обескровлены и истощены. Гайдамаки не могли победить красных, а красные не могли справиться с гайдамаками. Когда стало ясно, что восстание красных провалено и что власть в городе захватить не удалось, зашла речь о мирных переговорах. Этот процесс инициировали одновременно и гайдамаки, и красные.

В конце концов они договорились о полном прекращении огня в Одессе. Части красных, принимавшие участие в бунте, должны были вернуться на военные позиции, которые они самовольно оставили в эти дни. Соглашение о прекращении огня было подписано в Украинской Военной Раде, которая находилась в Английском клубе, расположенном возле Оперного театра. Гайдамаки играли благородно и позволили лидерам красных беспрепятственно покинуть клуб.

Но уже через несколько дней, когда бунтующие части красногвардейцев не отправились на фронт, стало ясно, что полным ходом началась подготовка ко второму восстанию. Все прекрасно понимали, что красные не оставят попытки захватить власть в городе. Сколько времени пройдет до второй серьезной схватки – покажет история, которая тогда менялась буквально каждый день, причем в самую неожиданную сторону.

Точку в первой «одесской революции» поставили люди Японца – несмотря на то что не принимали участие в боях. Воспользовавшись боевыми действиями, бандиты захватили публичный дом Айзенберга на Дворянской улице и устроили там свой военный штаб.

А после этого люди Японца напали на Регистрационное бюро милиции – бывшей полиции. Они вытащили во двор и сожгли 16 тысяч карточек на всех уголовников Одессы. Среди прочего погибли все сведения о Мишке Японце, его людях и главарях других банд, в том числе и о главаре бывшей банды Корня по кличке Алмазная…

Черный дым поднимался в небо кругами. Было холодно. Словно от этого дыма, от копоти выстрелов, от людских криков небо тоже казалось черным. Черное небо над черным днем. Осторожно переступая через осколки разбитого стекла, рытвины, обломки расколоченной полицейской мебели, Таня шла по двору Регистрационного бюро, где на самой середине был разложен гигантский костер.

Бумажные папки, сложенные одна на другую, горели сразу со всех сторон. Огонь охватывал и толстую картонную обложку, и листки, исписанные мелким почерком. Каждый листик – человеческая судьба, по строчкам которой теперь плясало пламя…

Японец хотел увидеть Таню: час назад ей передал это один из его бандитов, разыскав ее в подвале кабачка на Садовой, где вместе со всем персоналом и несколькими своими людьми она пережидала четвертый день боев. К своей квартире на Елисаветинской Таня просто боялась подойти.

Совсем рядом, на Конной, разгорелся страшный кровавый бой. И даже с других улиц были видны огромные баррикады, сооруженные из скамеек и обломков мебели, взятой из брошенных квартир.

Люди в панике бежали из своих домов, пытаясь укрыться от страшного свиста пуль, летящих сразу со всех сторон, от этого самого страшного танца на земле – танца смерти.

Бои истощили Одессу, закутали в кровавое покрывало, обожгли шквальным огнем. Следуя по пятам за человеком Японца, Таня с болью в сердце смотрела на страшные следы войны. Ее любимая, ее родная Одесса, всегда похожая на веселую нарядную барышню, вдруг приняла страшный облик черной вдовы с кровавым мечом в руке. И ужас этого превращения колол Таню в самое сердце – так же, как и любого жителя города, всегда воспринимающего зло, причиненное Одессе, как зло, причиненное родному и очень дорогому человеку.

Еще на подходе к Регистрационному бюро были видны черные снопы пламени от гигантского костра, и Тане не надо было спрашивать, что это такое. Она все поняла и так.

Таня пошла к Японцу, который стоял чуть в отдалении от своих людей, пристально глядя в огонь.

– Ты – там, – ткнув в самую гущу огня позолоченным набалдашником трости, подмигнул ей Японец, – ты в самой серединке. Горит Алмазная. Нет документа – нет человека. Никто больше не узнает ее историю.