Торон завилял хвостом и осторожно улёгся, оберегая больноекрыло.

– Ты так славно грел мне спину, венн, пока мы шлисюда… – ёжась от холода, проговорила Эория. – Погреешь ещё?

Конечно, он рад был сделать для неё то немногое, что былоему по силам. Он сидел привалившись к боку валуна и кутаясь в остатки полога.Эория села перед ним, он обнял её сзади, привлекая к себе. Потом вытащилмешочек с последними сухарями и протянул ей.

– На, съешь.

– Поровну поделим, – упёрлась сегванка.

Коренга сказал твёрдо, как о решённом:

– Ты меня слушай. Съешь всё и сейчас.

Он был уверен, что она примется спорить, но Эория в кои векираз послушалась. Взяла сухарик и стала сосать, растягивая как величайшеелакомство.

– Вкусно, – вздохнула она погодя.

Коренга ответил:

– Ты бы этот хлеб попробовала, когда он только отдохнулпосле жара печного… – Помолчал, сглотнул и спросил: – А загибеники у васна Островах пекут?

– Заги… что?..

– Загибеники, – повторил Коренга. – Кто-тоговорит «пироги», ну а мы ещё помним, как прежде велось. Загибеники – этооттого, что в них начинку какую ни есть загибают… Кашу с салом, к примеру.Запах тогда стоит из печи – за версту в лесу учуешь и домой прибежишь…

– Ой, да ну тебя, венн, – рассмеяласьЭория. – Сейчас слюной захлебнусь.

Она повозилась, устраиваясь удобнее, и притихла. Коренгадумал уже, что она так и уснёт, намаявшись за семерых, и приготовился до утрасидеть не дыша, чтобы ничем её не побеспокоить. Однако Эория сновазашевелилась, что-то вытащила, и по движению рук Коренга догадался, что девушкапринялась вязать.

– Темно же… – невольно вырвалось у него.

– А я ощупью, – ответила Эория. – Последнийуголок остался.

Она всегда вязала на удивление быстро, но в этот раз крючоксновал у неё в пальцах с особенной стремительностью. Так всегда, когда долгаяработа близится к завершению. Коренга не стал спрашивать, какой такой уголок ичто в итоге должно было получиться. Судя по тому, что он урывками видел, –платок или накидка. Очень кстати пришлось бы ей от холода собачью шерсть насебя возложить…

– Сдаётся мне, – вдруг сказала Эория, –сколько вы с Тороном вилл ни искали, а встрече с симуранами что-то не особеннорадуетесь…

Коренга вздрогнул и попытался постичь, что же мешало ему ссамого начала поведать ей всё начистоту.

– Он сын Сироты, – проговорил молодой венн быстрои так, словно это сразу всё объясняло.

– Кого?.. – удивлённо переспросила Эория. –Какого сироты?..

Коренга понял, что тягостную повесть придётся затевать ссамого начала.

– Симураны, – начал он, – благословенны отСветлых Богов. Но есть между ними один неблагословенный. Он потерял всадницу…Когда и как это случилось, неведомо никому, но с тех пор Сироте нет нипрощения, ни покоя. Ненастными ночами он мчится над миром и страшно кричит отгоря и одиночества…

Коренга запнулся.

– И однажды, – тихо продолжила Эория, – онзалетел к вам.

– И однажды он залетел к нам, – сказалКоренга. – Добрая сука выбежала ему навстречу, и я видел, как онивстретились. У него были огромные чёрные крылья с широкой каймой серебрянойседины…

Стремительный крючок в руках Эории на время остановился.

– Так ты думаешь, – сказала она, – что другиесимураны могут отвергнуть Торона из-за отца?

Коренга в последний раз ужаснулся, не делает ли он ошибки,рассказывая ей о заветном, но обратного пути не было. Родным людям не лгут.

– Мы думаем, – сказал он, – что Сиротаприлетел к нам не случайно… Мой род проклят, Эория.

Сегванка почему-то не особенно удивилась. Помедлив, она тихоотозвалась:

– Воистину сурова Хозяйка, плетущая судьбы твоегоплемени…

– Она справедлива, – твёрдо сказал Коренга. –Двести лет назад дети веннских матерей собрались все вместе, чтобы отразитьжестоких захватчиков, явивших себя на границе наших лесов. И среди всех нашёлсяодин, для которого пустым звуком оказалась честь воина. Он бросил общую рать ибежал домой, чтобы спасти свою никчёмную жизнь, и звали его Кокориным сыном.Вот тогда было сказано Слово проклятия. В память о слишком резвых ногахнегодного предка в каждом поколении рода всегда найдётся мужчина, которого ногисовсем не будут носить. Как только он умрёт, тут же заболеет другой… В ночь,когда родился Торон, Незваная Гостья пришла за моим дедушкой. Утром я побежалотнести весть соседям и свалился возле крыльца. С тех пор бремя проклятияпребывает со мной. Если я погибну, мама узнает об этом самое позднее на другойдень. Когда на бегу споткнётся кто-нибудь из малышей…

– Нет правды в том, чтобы наказывать без конца, –помолчав, хмуро сказала Эория. – Сколько поколений должно миновать, преждечем иссякнет немилость ваших Богов?

– Она не иссякнет и не рассеется, – ответилКоренга. – Но матери, не пустившей сына-труса домой, перед смертью быловидение… Ей открылось, что преступление праотца может искупить потомок. С техпор нам даёт надежду пророчество о рождении Кокориного сына, которым проклятиебудет побеждено. Доныне каждый, у кого отнимаются ноги, надеется на удачу и напомощь Богов, думая совершить нечто достойное. Только никто не знает, какогоименно деяния ждут от нас Боги…

– Так вот почему, – угадала Эория, – тыпустился за трижды девять морей искать великого лекаря!

Коренга кивнул в темноте.

– Я надеялся не только исцелиться сам, но ивосстановить честь моего рода. Я хотел посоветоваться с Зелхатом, что же мнеделать, но он сказал, что мне не помочь.

– Не так, – встрепенулась Эория. – Он неговорил, что тебе не помочь! Он сказал, что тебе никто не помощник, только тысам! Не хорони надежду, венн, это перед Богами грех непрощаемый! Бейся, дажекогда последняя кровь уходит из жил!

«Да я бьюсь…» – чуть не сказал Коренга, хорошо что несказал, ума хватило смолчать. Да и, положа-то руку на сердце, последнее времяон не являл особенной доблести. Эория была слишком добра. После ухода изгосударева стана вместо него большей частью билась она.

А Эория вдруг наклонилась перекусить нитку, потом сунула емучерез плечо пухлый шерстяной ком, хранивший запах Торона.

– Держи, венн. Надевай.

Коренга недоумённо повертел мягкий комок… Это былабезрукавка, толстая, плотная, как всё связанное крючком, и необыкновеннопушистая. Он просунул в неё руки и голову. В обновке оказалось тепло и уютно,как в пуховом гнезде, и надо ли говорить, что сидела она на нём, точно народной руке рукавица. Коренга хотел возмутиться и немедленно снять безрукавку,не считая возможным греться в ней, пока мёрзнет Эория…