Дино снова хитро улыбнулся и как будто что-то вспомнив, продолжил:

– А куда, собственно, прикажете французу смотреть в поисках эфемерной души? На грудь? Простите, мой друг, Франция не Россия. Даже не Италия, где женщина может похвастать достоинствами этой части тела. Вы спросите: «А Демонжо, что родилась здесь в Ницце?» Но у нее же мама русская!

Я перебил Дино и заметил, что отношение русских к женщине все-таки другое и что Марлен Дитрих на вопрос журналистов, в чем феномен ее души, отметила ее астрально-мистическую связь с русскими. Итальянец глубоко затянулся сигарой, прежде чем выдать очередную мысль:

– Давайте, дорогой мой, попробуем объяснить отношение русских к женщине все той же загадкой русской души. Дэннис, вы сказали, что образ этой вашей актрисы трагичен, я правильно понял? – хозяин дома пристально смотрел на меня. Сигара, зажатая в его пальцах, слегка подрагивала, испуская волнистую струйку дыма к потолку.

– Совершенно верно, сеньор. Как я вам уже сказал, американцы сравнили ее с Монро. Если бы они могли тогда знать, что ее судьба сложится почти так же, как у самой Монро…

– Это тоже была скоропостижная смерть? Неужели она также умерла молодой? – в его глазах застыло сожаление.

– Ей было всего 37. Она угасала, потихоньку спиваясь, в закрытой квартире, забытая всеми. Как потом оказалось, она отравилась неизвестным ядом. Заметьте, Дино, как похож их уход.

– Дэннис, еще раз, как ее звали? – спросил парфюмерный магнат, не вынимая сигары изо рта и широко расставив ноги точно так, как на своих карикатурах Кукрыниксы изображали миллионеров-капиталистов.

Я повторил ее имя снова.

– Вы, молодой человек, молодец, у вас цепкая память, склонная к сравнительному анализу. К тому же, обратите внимание, Дэннис – Мерилин Монро – ММ, а Изольда Извицкая – ИИ. Не кажется ли вам, что в этом есть нечто мистическое, или скажете, что это химера? Есть же Брижит Бардо и Мишель Морган. Их жизнь сложилась по-другому.

– Если вы, Дино, про мистику судьбы толкуете, то думаю, что это простое совпадение. Хотя истина не должна быть обязательно явной, а корни наших чувств порой находятся в мирах иных. Жаль только, что ваших лестных слов по мою душу не может услышать моя мать. Она считала, что я бездарный историк, к тому же бездельник и лодырь, страдающий прогрессирующим слабоумием. И часто сокрушалась, почему никто кроме нее не может измерить всю глубину моего невежества.

– Что ж, я надеюсь, у меня будет для этого время. Мы еще поговорим об истории, но сначала я бы хотел продолжить о себе.

Будь мы ровесники, я бы обязательно спросил хозяина дома, стоит ли. Но как младший по возрасту, не посмел.

– Так вот, – сказал магнат, нервно потягивая сигару. – Я познакомился с Самантой в Париже. Дела мои шли прекрасно, и тогда, в свои тридцать пять лет я мог многое себе позволить, в том числе, я позволил себе ее. Пора было обзаводиться семьей, чего мои родители никак от меня не ожидали. Мне пришлось изменить своим привычкам и причудам и приспособиться к привычкам Сэм. Она была тоже из приличной семьи и жила с родителями на Елисейских полях. Я женился на ней и ни разу об этом не пожалел. Как женщина она была просто чудо.

Я видел, как у отца Клер загорелись глаза и как снова угасли, едва его губы коснулись сигары. Повинуясь инстинкту житейского любопытства, я прервал Дино.

– Почему же тогда вы расстались? Может быть, вы встретили на своем пути итальянку с теми же достоинствами?

Вопрос был смелым, может быть, даже бестактным, но как я уже успел отметить, Дино был не из тех, кто встает в позу всякий раз, когда нарушается этикет, иначе зачем он стал бы так охотно посвящать меня в свои семейные тайны.

– Нет-нет, – успокоил меня он, – я тогда был почти не знаком с Моникой, хотя наша гламурная пресса давала ей как начинающей модели высокие оценки. Мне вполне хватало Саманты. Мы прожили с ней почти пятнадцать лет. Кстати, я был старше ее на столько же. Она была всегда в форме, да и сейчас, я думаю, также заставляет мужчин оглядываться при случайной встрече. Но однажды я заметил, что она перестала хотеть быть для меня самой красивой. Туфли на высоком каблуке вдруг стали ей в тягость. Она стала замечать за мной недостатки, которые раньше ее не раздражали. Каждый мужчина, я думаю, и русский тоже, видит, когда его жена вдруг начинает воспринимать его не как мужчину, а как наскучившего мужа. Супружеский долг обставляется именно как долг, как обязанность. Такое долго не может продолжаться, по крайней мере в семье, где водится немалый достаток и есть выбор. Видимо, книгу в дорогом переплете ей стало лень в очередной раз брать с полки, чтобы перечитать и найти для себя что-то новое. Я винил во всем только себя. У нее вскоре кто-то в жизни появился, и я не стал препятствовать ее возвращению в Париж. Что касается Клары, то я просил оставить ее со мной. Сэм была не против. Я говорил вам, Дэннис, что у нее была ясная голова. Француженка всегда красива и практична, но как мать Сэм уступала другим, например, итальянской женщине. Итальянка горяча не только характером, но и сердцем.

Он называл дочь Кларой, и меня это поначалу удивляло. Я вспомнил, что при нашем знакомстве Клер сказала, что имя Клер означает «ясная». Но что означает «Клара», я не знал. Между тем ее отец продолжал посвящать меня в сокровенное своей семьи, заставляя притворно сопереживать, будто я и впрямь был «в теме» и повелся на его откровения. Дино раскурил новую сигару, и, затушив спичку, продолжал:

– Разумеется, я никогда не чинил дочери препятствий видеться с матерью, только вот она сама все реже и реже посещает Париж и предпочитает жить здесь или у нас в Милане. У нашей семьи еще есть на озере Комо хороший домик с прелестным садом. Вы, Дэннис, бывали на Комо или, может быть, слышали об этом сказочном месте?

– К сожалению, никогда не был, но знаю, что это родина Плиния.

– Которого, – оживился итальянец, – старшего или младшего?

– Если не ошибаюсь, обоих.

– Да вы, молодой человек, действительно неглупы или как у нас говорят: «Cet homme gagne a etre connu»[14]. – Он прищурил глаза и снова вытянул губы, задумавшись.

Я не стал его за это благодарить или разубеждать, поскольку глуп был человек или мудр, порой можно понять только после его смерти. Заканчивая свой короткий экскурс в историю семьи, отец Клер заключил на минорной ноте:

– Впрочем, я не всегда понимаю, а, скорее, совсем не понимаю наше молодое поколение, их вкусы и нравы, – он попытался аккуратно затушить сигару в хрустальной пепельнице, но она обломилась и раскрошилась в его большой ладони.

Я смотрел на него с сожалением, поскольку он все больше и больше напоминал мне моих родителей, вынуждая говорить о том, о чем уже много раз было говорено в стенах моего родительского дома.

– В этом не наша вина, господин Росси. Дети эпохи развитых технологий остаются детьми совсем недолго. На нас влияет среда, которая слишком быстро стала меняться. Бытие определяет сознание. Я сам не понимаю, что происходит с поколением моложе меня на десять лет. У них совсем другие ценности. Компьютерное мышление офисного планктона мне тоже неведомо, как и вам, и порой ставит меня в тупик.