Десять лет подполья

В первые дни угрозы неназванный поклонник послал Салману Рушди футболку с надписью «Blasphemy is a victimless crime» («Богохульство – это преступление без жертв»[929]). Это утверждение, конечно, не относилось к предполагаемому богохульнику, поскольку 14 февраля 1989 года он начал долгое мучительное испытание, которое закончилось лишь более десяти лет спустя. В скором времени его «нормальная» жизнь закончилась, и он оказался в подполье, под усиленной охраной полиции, меняя места жительства, строго ограничивая контакты с людьми и тем более публичные выступления. Страх стал постоянным спутником писателя и тех, кто его окружал. К этому добавилось общественное мнение, которое, как правило, отнюдь не благожелательно относилось к нему, остроумно комментируя его предполагаемые «привилегии», а также высокие расходы, понесенные на него.

В Великобритании публичные упреки со стороны политиков и интеллектуалов сопровождали годы пребывания Рушди в подполье настолько постоянно, что он дал излияниям британской сенсационной прессы название «Daily insult» («Ежедневное оскорбление»)[930]. Не все смотрели на ситуацию так, как Иэн Макьюэн, который заявил испанским журналистам, что охрана Рушди стоит гораздо меньше, чем охрана принца Чарльза, хотя последний никогда не писал ничего серьезного[931]. Писатели Роальд Даль и Джон ле Карре напали на своего коллегу Рушди как на извлекающего выгоду из неприятностей, а историк лорд Дакр (Хью Тревор-Ропер) дошел до высказывания, что он не возражал бы, если бы несколько мусульман устроили засаду на преследуемого в темном переулке ночью и попытались немного отшлифовать его манеры[932]. Правительства тори при Маргарет Тэтчер (которая появляется в «Сатанинских стихах» под именем Мисс Пытка) и Джоне Мейджоре, сторонником которых Рушди никогда не был, также действовали отстраненно. Норман Теббит, доверенное лицо премьер-министра Тэтчер, охарактеризовал Рушди как законченного негодяя, чья публичная жизнь была чередой достойных презрения измен своему происхождению, религии, национальности и избранной им новой родине[933]. Даже часть лейбористской оппозиции держалась в стороне.

Чтобы понять, что жизнь Рушди находится в реальной опасности, не требовались регулярные сообщения разведки об иранских отрядах убийц. В конце концов, известные иранские политики в изгнании уже становились жертвами покушений, организованных Тегераном. Сразу после публикации «Сатанинских стихов» были совершены нападения на книжные магазины. В августе 1991 года потенциальный убийца взорвал себя в Лондоне. Примерно в то же время было совершено покушение на двух переводчиков романа, в результате чего японец Хитоси Игараси был убит, а итальянец Этторе Каприоло тяжело ранен. Так и не раскрытое покушение на жизнь норвежского издателя Уильяма Нюгора в октябре 1993 года было также явным образом мотивировано фетвой Хомейни. Первыми жертвами смертного приговора, однако, стали два мусульманина: 29 марта 1989 года были расстреляны бельгийский Великий имам Абдулла аль-Ахдаль и его библиотекарь Салим эль-Бехер. Аль-Ахдаль ранее критиковал фетву как неправомерную. Наконец, ночной поджог отеля в Сивасе, Турция, в начале июля 1993 года, в ходе которого были убиты 37 деятелей искусства – алевитов, стал известен как «погром Рушди». Атака была направлена в первую очередь против Азиза Несина, который ранее нелегально (и против воли Рушди) опубликовал фрагменты «Сатанинских стихов» в Турции[934].

Попытки писателя пойти на уступки, чтобы закончить свою жизнь в подполье, не увенчались успехом. Всего через несколько дней после вынесения фетвы Рушди выразил сожаление по поводу того, что его публикация вызвала злобу среди ярых последователей ислама. В мире, где много конфессий, сказал он, все должны помнить о чувствительности других людей. Ответ из Тегерана был таков: даже если Рушди раскается и станет самым благочестивым человеком в мире, каждый мусульманин должен сделать все возможное, чтобы отправить его в ад[935].

Также и после смерти престарелого аятоллы 3 июня 1989 года его фетва осталась в силе. Даже когда в конце 1990 года Рушди, измотанный после полутора лет упорной борьбы, по настоянию умеренных британских мусульман подписал исламское исповедание веры и заявил о готовности отказаться от дальнейших изданий и переводов романа, ситуация не изменилась[936]. Начались конфликты между конкурирующими мусульманскими лидерами в Саудовской Аравии, Египте и Иране, и «участники соглашения» с Рушди не смогли или не захотели в этих обстоятельствах добиться отмены фетвы. В принципе, она остается в силе и по сей день, причем иранские организации регулярно продлевают срок ее действия. Но растущее общественное и дипломатическое давление, а также более решительная позиция британского правительства привели к тому, что в августе 1998 года иранские чиновники заявили: фетва не будет активно исполняться. Защита отдельных лиц постепенно ослабевала, а в марте 2002 года она была полностью снята. С тех пор повседневная жизнь Рушди вернулась в нормальное русло. «Эта туча прошла над моей жизнью», – признался он 15 лет спустя[937].

СМИ, политика и общество

Динамика возмущения СМИ и эскалации протестов по всему миру кажутся впечатляющими и даже определяющими будущее тенденцией в эпоху современных средств массовой информации, в том числе еще за несколько лет до того, как смартфоны и социальные сети позволили осуществлять массовые коммуникации практически в режиме реального времени. Газеты, радио и особенно телевидение уже доказали, что они являются огромным медиарезонансным пространством для глобального мусульманского протеста. Очевидно, что этот протест имел большой потенциал для построения общности; очевидно и то, что протест был подходящим средством для преодоления многочисленных трений внутри ислама, – в конце концов, духовный лидер Ирана говорил только от имени шиитов, которые в абсолютном выражении составляют меньшинство мусульман.

Центральную роль в распространении протеста сыграла мусульманская община Великобритании, где обществу пришлось примириться с мультикультурным наследием Британской империи. Положение мусульман в Англии в конце XX века преимущественно характеризовалось социальной дискриминацией и культурной изоляцией. Таким образом, гнев британских мусульман по поводу «Сатанинских стихов» был не в последнюю очередь высвобождением многочисленных переживаний обиды, в то время как протесты создали новую форму опыта общности. Когда в январе 1989 года Салман Рушди наблюдал по телевидению за сожжением книг в Брадфорде, он увидел «восторженно-гневные лица, ликующие от ярости», и «людей, которые считали, что их идентичность рождается из их ярости»[938]. Более того, сама эта акция демонстрировала важность средств массовой информации: первое ритуальное сожжение книг в Болтоне близ Манчестера в начале декабря 1988 года было почти полностью проигнорировано прессой, несмотря на большее число участников. В Брадфорде, напротив, местный фотожурналист, посланный на демонстрацию, побуждал протестующих поджечь экземпляр романа, прибитый к палке как раз для соответствуюшего снимка, и сделал этот снимок, позже широко разошедшийся в СМИ[939].

Конечно, не стоит забывать, что протесты впервые были сознательно инициированы религиозными лидерами и политиками на Индийском субконтиненте, в Иране, а также в Великобритании. Саму фетву Хомейни часто описывают как ход в перетягивании каната между радикалами и умеренными в Иране; таким образом сторонники жесткой линии смогли торпедировать