сближение страны с Западом, поначалу успешно. Более того, после изнурительной и изматывающей войны против Ирака новый образ врага был необходим, чтобы скрыть внутренние слабости. И наоборот, наблюдатели полагают, что только победа умеренной фракции, выразившаяся в избрании Мохаммада Хатами президентом Ирана в мае 1997 года, сделала возможным решение дела Рушди.

Конечно, все эти повседневные политические соображения и поводы не могут объяснить глубинные причины ярости, вызванной делом Рушди в 1989 году. Очевидно, что писатель индийского происхождения начал свою игру с религиозными традициями, имея критически-провокационные намерения. Но столь же очевидно, что ни один автор до него не встречал столь резкого неприятия из-за столь же откровенных или провокационных текстов против ислама[940]. Рушди стал одной из первых жертв тенденции к фундаменталистской радикализации и одновременно политизации ислама по всему миру, которая нашла одно из самых ранних и ярких проявлений в Иране Хомейни с 1979 года[941]. Ее глубинные причины и основания здесь не могут быть исследованы. Но стоит отметить, что политический ислам и фундаментализм не просто представляют собой возвращение к «старому» исламу, даже если радикальные салафиты и самопровозглашенные спасители Запада сегодня утверждают это с редким единодушием. Скорее, согласно диагнозу такого исследователя ислама, как Томас Бауэр, налицо потеря религиозного центра и исчезновение толерантности к двусмысленности, т. е. способности терпеть неоднозначность и противоречия. Развитие в этом направлении Бауэр недвусмысленно интерпретирует как показатель процесса модернизации в исламском мире[942].

Противоположные позиции

Представители политического ислама не колеблясь полностью оправдали фетву Хомейни. Калим Сиддики, основавший в 1972 году Мусульманский институт в Лондоне, во всеуслышание призвал всех присутствующих на собрании поддержать смертный приговор Рушди поднятием рук. Среди многих британских мусульман, занявших такую позицию, был певец Кэт Стивенс, принявший ислам. Вскоре после издания фетвы он заявил, что Рушди должен быть убит, и повторил это в теледебатах два месяца спустя[943]. Письменное оправдание попытался дать летом 1989 года доктор Шаббир Ахтар, член Совета мечетей Брадфорда, в брошюре под названием «Будьте осторожны с Мухаммедом!»[944]. Как следует из названия, он пытался донести до западных читателей особую чувствительность мусульман к оскорблению пророка и его семьи. Выступив с «расчетливой клеветой и уничижением пророка ислама», Салман Рушди, этот террорист с пером, намеренно пренебрег этим предупреждением. Но защита чести пророка – долг всех мусульман: «Любой мусульманин, который не чувствует себя оскорбленным книгой Рушди, перестает быть мусульманином уже от одного этого факта. „Сатанинские стихи“ стали лакмусовой бумажкой, позволяющей отличить веру от отступничества»[945].

Ахтар обвиняет противоположную сторону, которую он называет «либеральной инквизицией», в недифференцированном черно-белом мышлении и лицемерных двойных стандартах. Если публичные сожжения книг хотя бы привели к тому, что проблемы мусульман были приняты во внимание в средствах массовой информации, то эти сожжения тут же были обращены против мусульман как «нацистские методы». В Англии до конца XIX века подстрекательские или богохульные тексты публично сжигались палачом. И разве не британские демонстранты совсем недавно публично сжигали свои налоговые декларации в знак протеста?[946] В конце концов, фетва Хомейни выглядит как оправданная самозащита против «литературного терроризма Рушди» после месяцев многострадального и безуспешного протеста[947].

В то же время среди представителей исламских ассоциаций и мусульманской интеллигенции было много умеренных голосов, которые дистанцировались от фетвы, подчеркивали мирный характер своей религии и заявляли о принципиальной поддержке свободы мнений.

Однако по существу многие разделяли мнение сторонников жесткой линии о том, что книга представляет собой собрание оскорблений, святотатств, богохульств и непристойностей и что автор, будучи урожденным индийским мусульманином, является вероотступником. Согласно этой позиции, обработка истории о пророке и его спутниках была слишком очевидна, чтобы ссылка на фантастический и вымышленный персонаж романа или сон в романе могла быть признана весомым аргументом защиты[948]. Для большинства мусульман, по словам иракского журналиста Амира Тахери, болезненна сама мысль о том, что пророк Мухаммед может фигурировать в романе. Художественная обработка религиозных откровений затрагивает фундаментальное табу. «Я лучше умру, чем увижу оскорбление ислама», – сказал аятолла Маджлеси несколько столетий назад. Арабская пословица гласит: «Убей меня, но не насмехайся над моей верой»[949]. Игра со священной мифологией, окружающей Мухаммеда и Коран, часто воспринимается как атака на ядро коллективной идентичности мусульман[950]. В вероисповедании, которое – в отличие от христианства – быстро стало доминирующей религией большинства, критика религии также рассматривается в большой степени как нарушение общественного порядка: в этом контексте «отступничество» Рушди означает измену собственному происхождению и собственной общине[951].

Однако среди критиков Рушди было и много немусульман, особенно представителей других религиозных общин[952]. Именно поэтому Иран сразу после обнародования фетвы обратился к папе Иоанну Павлу II с просьбой выступить против «Сатанинских стихов». Несколько недель спустя иранского посла при Святом Престоле спросили в интервью, серьезно ли он верит, что католики могут поддержать охоту на человека во имя Бога. В ответ собеседник сослался на смертную казнь для многих грешников, о которой говорится в Священном Писании монотеистических религий. Он своими руками и без колебаний привел бы в исполнение смертный приговор Рушди, если бы у него была такая возможность. Наконец, в ответах на вопросы посол намекнул на некий «священный союз» между исламом и христианством, который оставит в стороне все споры, чтобы вместе бороться с неверием[953].

Такой союз не возник на глобальном уровне, но Ватикан, как и многие представители католической церкви, осудил «Сатанинские стихи». Например, архиепископ Лиона кардинал Декуртре провел параллели между оскорблением христианской и мусульманской веры: «Вчера христиане были оскорблены фильмом, который исказил образ Христа. А сегодня мусульмане оскорблены этой книгой о пророке». Однозначно отвергая фанатичную реакцию, такую как фетва, которая сама по себе является оскорблением Бога, Декуртре выразил солидарность со всеми, кому придется страдать от этой боли в духе добродетели и молитвы[954]. Бывший президент США Джимми Картер, известный как глубоко верующий баптист, в связи с оскорблением, нанесенным мусульманам «Сатанинскими стихами», вспоминал свою скорбь по поводу кощунственных сцен фильма Скорсезе «Последнее искушение» и сетовал на «межкультурную рану», которую трудно залечить[955]. Похожие голоса можно было услышать и в Великобритании. Уже через несколько недель после принятия фетвы представители различных вероисповеданий, в том числе христиане, иудеи, мусульмане и индусы, жаловались на несбалансированность действующих законов о богохульстве и призывали к их расширению[956].

В то же время в феврале 1989 года был возрожден Комитет против закона о богохульстве[957]. Защитники Рушди сплотились под знаменем статьи 19 Декларации прав человека ООН, которая устанавливает право на свободу мнений и их выражения, а в США, разумеется, – под знаменем Первой поправки с