– Прибыл господин восьмой бэйлэ.

– Так это его ты позвала послушать наше пение? – воскликнула Миньминь.

Я кивнула, и она велела служанке:

– Пригласи господина восьмого принца войти.

Мы спрятались за ширмой и оттуда наблюдали, как восьмой принц прошел внутрь и сел. На его лице отразилось небольшое удивление, отчего это хозяйка не спешит показываться, но, взглянув на ширму, он, похоже, догадался, где мы прятались. Улыбнувшись, он взял со столика чайную чашку и сделал глоток.

Подтолкнув Миньминь в спину, я прошептала:

– Иди первой.

– Я немного волнуюсь, – тоже шепотом ответила она, не двигаясь с места.

– Чего ты боишься? – улыбнулась я. – Ты же уже пела и танцевала на глазах у стольких людей.

– Но я впервые собираюсь петь арию, – пробормотала Миньминь.

С этими словами она оправила платье, взяла корзинку и, повесив ее на руку, вышла из-за ширмы.

Через крошечную щелку я наблюдала за выражением лица восьмого принца. Когда он увидел наряд Миньминь, то обомлел и бросил взгляд в сторону ширмы, словно уже догадался, как буду одета я, а затем с едва заметной улыбкой вновь перевел взгляд на девушку. Я стояла за ширмой, зная, что он не может меня видеть, но его улыбка все же заставила мое сердце пропустить удар.

С корзинкой в руке Миньминь изобразила, будто собирает тутовые листья. Легонько тряхнув складным веером, я неторопливо вышла из-за ширмы и запела:

Мы с Миньминь пели, обмениваясь репликами. Она играла одинокую Лофу, которой было чуть больше двадцати лет, а я – Цюху, вернувшегося домой после долгого отсутствия. Встретив у дороги супругу, он решает проверить, хранит ли она ему верность, притворяется незнакомцем и начинает заигрывать с ней.

Приподняв веером подбородок Миньминь, я косилась на нее с легкой заигрывающей улыбкой и пела, изображая легкомысленного и распутного барчука:

Допев партию, я легонько погладила девушку по щеке.

Вспыхнув, Миньминь раскрыла веер и стыдливо пропела:

Когда мы с ней репетировали, я никогда не приставала к ней настолько старательно. Похоже, с ней вообще еще никто не осмеливался вести себя подобным образом, и сейчас эта девчушка отчаянно краснела, соблазняемая другой девушкой. Разве в эту минуту она напоминала замужнюю женщину, бранящую того, кто посмел приставать к ней и разозлил ее? Она отнекивалась и скорее выглядела безгранично смущенной, но в глубине души готовой согласиться.

Под конец выступления на моем лице сохранялось самое обыденное выражение, тогда как щеки Миньминь стали пунцовыми. Бросив сконфуженный взгляд на улыбающегося восьмого принца, который аплодировал нам, она быстро выбежала из шатра.

С улыбкой глядя на меня, восьмой принц со вздохом произнес:

– Если бы господин Суван Гувалгия узнал о том, каким песням ты учишь его дочь, как бы ты выкрутилась?

– Как бы выкрутилась? – Наклонив голову, я улыбнулась ему в ответ: – Однако это была бы твоя забота, а не моя, верно?

Принц весело покосился на меня:

– Похоже, в будущем у меня появится много забот. И все же… – Подойдя ближе, он обнял меня за талию и прошептал мне в ухо: – Если жена любит своего мужа, ей не стоит создавать слишком много хлопот, ведь муж хочет подольше оставаться рядом со своей женой.

С этими словами он мягко погладил меня по щеке, и я ощутила, что мое лицо против воли краснеет. Некоторое время он внимательно разглядывал меня, а затем, издав глухой смешок, отступил назад.

Вернулась Миньминь, уже успевшая переодеться. Глядя на меня, стоявшую с красным лицом, она опустила голову, пряча улыбку, а затем спросила:

– Ты идешь переодеваться?

Не успела я ответить, как восьмой принц подал голос:

– Не надо. В этой одежде ты выглядишь особенно… – Покосившись на Миньминь, он все же договорил: – … изящно и прелестно.

Я сердито зыркнула на него, но Миньминь не увидела в его словах никакого подвоха, улыбнулась, глядя на меня, и сказала:

– Я тоже так думаю.

Изначально я нарядилась так ради восьмого принца и достигла своей цели. Одарив его легкой улыбкой, я с громким хлопком раскрыла веер, отбросила назад косу и, беззаботно обмахиваясь, отправилась переодеваться.

Днем, возвращаясь со службы, не успела я дойти до своего шатра, как вдруг уловила какой-то смутный аромат и с недоумением подумала: Юйтань что, уронила коробку с жасминовой пудрой?

Откинув полог, я увидела, что везде – на столе, на полу, на стульях и на постели, – повсюду, куда падал мой взгляд, лежали охапки цветов жасмина. Весь шатер был наполнен их теплым, сладким ароматом. Изящные листики, пронизанные светом, казались сделанными из сверкающего нефрита, а маленькие цветочки чистейшего белого цвета напоминали хрупкие снежинки.

Я потрясенно замерла, чувствуя, как радость греет мне сердце. И где он раздобыл столько цветов? Хотя, по моему мнению, такой способ ухаживания был весьма старомодным, однако вполне способен тронуть сердце. Не удержавшись, я зарылась лицом в цветы и глубоко вдохнула.