такой»? — Булат присел на стул прямо у входа. Дансаран Ванганович занимался своими делами.

— По какому вопросу вызывали?

Председатель начал издалека, с воспоминаний:

— Я тебе, друг, не раз говорил, как мы с твоим отцом вместе росли. Оба — сыновья бедных родителей. Оба боролись с классовыми врагами, создавали коллективное хозяйство. Вместе с ним в то далекое время мы организовали в Хангиле коммуну, весь скот обобществили, все добро в одну кучу собрали… Но скоро мы поняли, что это неправильно, и все возвратили обратно.

Дансаран Ванганович вытер тугую, багровую шею белым шелковым платком.

«Мой отец, — подумал Булат, — все свои мысли направлял на общее дело, не мог и не хотел позаботиться о себе, о своем добре, о своем хозяйстве. Всегда так говорили о нем».

— Я об этом слышал, — сказал он.

«Значит, слышал, — исподлобья взглянул на него Гурдармаев. — Значит, хочешь сделать то, что не удалось твоему отцу? С тобой, однако, так легко не столкуешься. Придется покрепче, покруче за тебя взяться».

— Ну, депутат, — щелкнул он пальцами, — отчитайся, какую ты ведешь работу?

— Вроде, работаю, как все…

— Как? — нахмурился Дансаран Ванганович.

Булат посмотрел ему прямо в глаза.

— Неплохо работаю.

— Сам себя хвалишь? А я с тобой не согласен. Сейчас объясню: производительность труда снизилась, жалобы приходят на тебя, что ты к своим прямым обязанностям относишься безразлично, попусту ездишь по бригадам.

— Что вы говорите? — искренне изумился Булат.

Председатель будто и не слышал.

— Только красивыми словами о шефстве прикрываешься. А кому полезный пример показываешь? Людской глаз острый, все замечает. Если все твои ошибки-промашки перечислять, на двух руках пальцев не хватит! Драку с приезжими устроил. Что это такое? Хулиганство. Ты не только депутат, ты еще комсорг. А ты знаешь только бегать и кричать, что сдал весь свой скот…

Стыдно стало Булату. Не за себя — за Гурдармаева. Ему даже оправдываться перед ним не захотелось. Все же он тихо, но внушительно, веско произнес:

— Не так все это…

А Дансарана Вангановича уже понесло.

— Распространяешь всякие ложные слухи. Утопистом становишься. Топишь порядочных людей. За что на меня клевещешь, на друга твоего отца? За что банном меня называешь, кулаком? Я все свои силы для общего дела отдал. До своего хозяйства у меня руки не доходят. Личным хозяйством у меня жена занимается. Может, она какую ошибку допустила. Может, с приплодом этого года, в самом деле, какой сверхуставной скот завелся…

— Дансаран Ванганович, — перебил его Булат. — Я про вас ничего плохого не говорил. Просто сказал, что у нас в колхозе некоторые люди имеют много скота. Разве это неправда? Я и сейчас то же скажу.

Понял Гурдармаев: криком ничего не добьешься, ругай, не ругай, толку не будет. Сбавил тон:

— Ты еще молод. Из-за твоего недопонимания могут произойти серьезные политические ошибки. Вот я и по» журил тебя немного. Но если будет еще что-нибудь подобное, я поступлю по всей строгости!

Булат весь кипел от возмущения. Слушать такую напраслину, да еще оправдываться! Он встал и направился из кабинета, бросив на ходу:

— Понятно!

Председатель выхватил из портсигара первую попавшуюся папиросу, жадно закурил, сделал несколько тяжелых шагов, остановился у окна, заложив руки за спину.

Скрипнула дверь. Высоко поднимая протез, через порог перешагнул Дугаржаб Беликтуев.

— Мэндэ амар, Дансаран Ванганович!

— Мэндэ амар. Откуда ты взялся? Какие новости?

— Булат к вам не заходил?

— Заходил, заходил… Недавно ушел.

— Я его ищу. Говорили, он у вас. Сегодня из-за дождя время свободное, мы бы могли с ним заняться.

— Чем заняться?

— Да… — замялся Дугаржаб. — Мы с ним одно усовершенствование делаем. Хотим на комбайне установить электропечь. Тогда можно будет хоть в какую погоду хлеб убирать. Хоть сейчас…

Глаза председателя прищурились в улыбке.

— Ха! Изобретатели! Что вы такое придумали?

«Зачем я ему рассказываю?» — всполошился Дугаржаб.

— Пока еще мало сделали… А где же Булат? — и повернулся, чтобы уйти.

— Выходит, вы делаете все, что Булат приказывает?

— Он нам не приказывает.

— Постой! — Дансаран Ванганович показал рукой на стул. — Если Булат тебя ругать не будет, присядь на минуту. Мне надо с тобой поговорить.

Дугаржаб сел.

— Поговорить можно.

На этот раз Гурдармаев был осторожнее. Он не стал кричать. Он говорил как бы с сожалением, с сочувствием, с самым добрым намерением помочь молодежи. Он говорил, что работа первой чабанской бригады оставляет желать лучшего, что упитанность отар низкая, что на молодых чабанов поступают жалобы, будто бы они совсем перестали слушаться своего бригадира, а пляшут под дудку Булата Сыденова…

— Мне об этом ничего не известно, — сказал Дугаржаб.

— Ты ничего не должен скрывать, — мягко произнес Дансаран Ванганович. — Расскажи все, что знаешь, что думаешь. Ты, кажется, куришь? Угощайся, — он протянул портсигар.

— Спасибо. У меня свои.

— Ты, наверно, думаешь, чего это я к тебе привязался, почему про Булата расспрашиваю? Так, да? Хорошо, я скажу. Ты же знаешь, что ваш шеф весь свой личный скот сдал. Ну, ладно. Пусть сдал. Но зачем он на чужое зарится? Я только что с ним говорил. Он, понимаешь, считает, что все, у кого личное хозяйство, — моя семья, твоя семья — носители всяческих пережитков.

Председатель едва сдерживал себя. Бушевавшее в нем раздражение он сорвал на окурке, с силой растерев его в пепельнице.

— А ведь Булат прав, — не задумываясь сказал Дугаржаб. — И у вас, и у моих стариков, действительно, есть кое-какие излишки. Я со своими никак не могу столковаться. А делать что-то надо…

— Что значит что-то надо?! Разве сельские жители, степняки могут без скота? Ты еще молодой человек. Скоро будешь жить своим домом, своим хозяйством. Будем всем народом на твоей свадьбе гулять. По нашим бурятским обычаям, какие подарки на свадьбе будут? Скот, в первую очередь. И я тоже подарю тебе какое-нибудь четвероногое. И вот ты, молодожен, сразу окажешься нарушителем Устава.

— Я не собираюсь устраивать такую свадьбу!

Лицо у Гурдармаева сморщилось, будто живот схватило.

«Все они, что ли, такие?»

— Ладно. Довольно попусту языком болтать.

— Конечно, — согласился Дугаржаб.

Гурдармаев поднялся, как бы подчеркивая этим, что разговор окончен, и добавил:

— Еще хочу сказать. Вашу бригаду возглавляет заслуженный, опытный человек. Вы слушайтесь вашего Шойдок-ахая!

Дугаржаб, стоя уже на пороге, пожал плечами.

— Вы бы лучше поинтересовались, справляется ли со своим обязанностями Шойдок Цынгуевич.

— Вы что, уже руководящих товарищей не признаете?! — вскипел Гурдармаев.

— Баяртай! — сказал Дугаржаб и вышел.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Снова оказался Догдомэ-председатель в южной степи, и снова одолевают его те же невеселые думы, что и весной, когда был он в этих местах.