София не стала сообщать матери всех обстоятельств этого дела.

– Габриэлла в последнее время очень повзрослела. Справится сама, жизнь научит.

Оказавшись у опушки леса, они вышли на небольшое поле с такими сочными, такими зелеными всходами, что София уже с большей уверенностью посмотрела в будущее.

– Как думаешь, кто к нам придет, американцы? – спросила она. – Или британцы?

– Если американцы, то у них будет шоколад.

– Тогда давай надеяться, что американцы.

Они дружно рассмеялись, и у Софии даже слюнки потекли.

Мать и дочь медленно побрели по самому краю поля.

– Жарко, – заметила Эльза. – Зря не надела шляпу.

– Можно повернуть обратно.

После короткого молчания София спросила мать, как она себя чувствует.

Глаза матери затуманились.

– Мне очень не хватает твоего отца… с каждым ударом сердца я чувствую, что его больше нет со мной. Каждую минуту и каждый день.

– Понимаю.

– Но все-таки жизнь продолжается. Так или сяк, но она идет вперед. Нам сейчас кажется, что это вообще невозможно. Тем не менее это так.

– А я не верю, что Лоренцо погиб. Мне кажется, я бы это почувствовала.

Мать посмотрела на нее с таким состраданием, что София обняла и прижала к себе свою умную, свою печальную мамочку.

– У нас все будет хорошо, правда, мам? Как-нибудь выкарабкаемся.

Они вернулись домой, где их уже ждала чудесная новость: силы союзников прорвали линию Гитлера. Они обнялись, и София бросила взгляд на картину со святым Себастьяном. Все-таки очень возможно, что он хранит и бережет их.

Июнь 1944 года

К югу от Рима состоялось яростное сражение, и, несмотря на свой недавний оптимизм, София не могла избавиться от чувства, что скоро должно случиться нечто ужасное. Местные дороги теперь подвергались таким беспощадным бомбардировкам, что никто не осмеливался по ним ездить или даже ходить. И днем и ночью в твердой решимости задержать немцев небольшие группы истребителей союзников летали ужасно низко и расстреливали все, что движется. Какая все-таки у летчиков опасная работа – София так переживала за них, что сердце ее готово было выскочить из груди. А потом, ранним утром пятого июня, она снова встретилась с Джеймсом. Она знала, что он должен появиться, потому что партизаны недавно принесли к ней радиопередатчик и попросили снова спрятать у себя в тайных туннелях.

Тем не менее для Софии было полной неожиданностью увидеть его в половине девятого утра у себя на кухне. Джеймс выглядел так, будто его только что вытащили из постели: волосы всклокочены, глаза все еще слипаются.

– Вы слышали новость? Я как узнал – сразу явился к вам.

– Что я должна была слышать? У меня плохо работает радио.

– Войска союзников вошли в Рим.

– Не может быть! Неужели правда?

Он закивал, и волна облегчения накрыла все ее существо, а на глаза навернулись слезы.

– Слава богу, слава богу! Но откуда вы знаете?

– У меня теперь есть собственный маленький радиоприемничек.

Он был так оживлен, так радовался этой новости, что, казалось, не мог остановиться:

– Я был уверен, что вы тоже захотите об этом узнать. Партизанские отряды готовы выступить.

София глубоко вдохнула и медленно выдохнула, все еще не в силах как следует усвоить эту новость.

– Помяните мои слова. Теперь мы будем охотиться за этими гадами.

– Наконец-то. Ночью я не могла уснуть: ревели грузовики, они ехали один за другим на север.

– Это немцы. Отступают. Нет, скорее бегут. А наши наступают им на пятки. В войне произошел перелом.

София вдруг вспомнила, что стоит перед ним в одной ночной рубашке.

– Послушайте, – заторопилась она, – вы, наверно, не откажетесь позавтракать. У нас есть яйца.

– Заманчиво.

– Через пять минут я к вам спущусь. Мы можем позавтракать в саду.

– И полюбоваться падающими бомбами?

Она улыбнулась. Впрочем, даже такие шутки нынче казались смешными, даже когда было совсем не до смеха.

– Попрошу Карлу подать завтрак на свежем воздухе.

Она скоро вернулась и увидела, что Джеймс уже сидит за столом в саду и попивает горячий суррогатный кофе.

– Интересно, американцы привезут сюда настоящий кофе?

– Думаю, они пройдут западнее… хотя трудно сказать наверняка. Скорее всего, здесь будем мы, англичане, и мы привезем чай!

Она рассмеялась, потом бросила на него быстрый взгляд:

– Когда придут британцы, вы, наверно, покинете нас?

– Да, надо будет переместиться с рацией дальше на север.

– И даже не сможете сначала съездить домой?

Он поморщился:

– Сомневаюсь. Впрочем, все может быть. Если дадут кратковременный отпуск.

– Я буду по вам скучать, – искренне призналась она.

Повисло долгое молчание; София думала о нем, об их дружбе, которую она высоко ценила.

– Мне очень жаль, если я дала повод и у вас сложилось обо мне ложное впечатление, – добавила она, ощущая некоторую неловкость. – Мне было… да-да, мне было очень нелегко в минувшем году.

– Я это знаю.

– Несмотря ни на что, я очень люблю своего мужа и уверена в том, что он жив. Мне кажется, если бы это было не так, то я бы почувствовала.

– Не извиняйтесь. В этом нет никакой нужды. Война сводит разных людей порой неожиданным образом.

– Или, напротив, разводит.

– В любом случае в такое время чувства становятся…

– Более обостренными? Излишне усложненными?

– Думаю, более обнаженными. Никто из нас не знает, как он отреагирует, когда его припрут к стене.

Она улыбнулась, вспомнив о той ночи, когда они прятались на лестнице под крышей башни.

– В нашем случае это звучит почти буквально.

– Вам было одиноко, и мне тоже.

Она заглянула ему в глаза и встретила теплый, ласковый взгляд.

– Давайте просто забудем об этом, словно ничего не было.

– Разумеется. Моя дорогая графиня, я человек слова. Надеюсь, вы понимаете, что прежде всего я ваш друг и останусь вашим другом до тех пор, пока моя дружба вам будет нужна.

Он взял ее за руки и сжал в ладонях.

– А вы верите, что Лоренцо может быть жив? – спросила она.

– Все возможно.