налево поедешь – в Бресте будешь». Ну а за спиной – Слоним, Минск, Москва… Древний перекресток теперь был повторен железнодорожным узлом, отчего военное значение Волковыска намного возрастало. Именно поэтому с юга, с брестского направления, по ружанскому шоссе потянулись к неприкрытому городу пехотные полки вермахта…* * *

Войска 10-й армии, не дождавшись разумных приказов из штаба фронта об отходе из Выступа, сами собой начали делать то, что требовала обстановка. Вот когда отсутствие связи оказалось во благо! Не было никакой стратегической необходимости отстаивать Белосток, или Ломжу, или Бельск «любой ценой и до последней капли крови». Особенно после того, как немецкие войска захватили Брест и Гродно и теперь приближались к Минску с юга и севера. Все пятеро – командиры пятерых корпусов армии – генералы Ахлюстин, Хацкилевич, Рубцов, Никитин и Гарнов начали отвод своих войск в сторону Волковыска. На несколько суток они упредили павловское разрешение (согласованное с генштабом) на отступление. И это спасло многие жизни.

Так по брусчатке Волковысских дорог зацокали копыта казачьих коней 6-й Кубано-Терской дивизии, залязгали траки танковых гусениц, запрыгали на колдобинах побитых дорог колеса еще многочисленных грузовиков, тягачей 13-го и 6-го мехкорпусов, зашагали в ногу и вразнобой стрелки 1-го и 5-го корпусов…

Первым вошел в город 261-й стрелковый полк (из 2-й дивизии, что располагалась в Осовце). Волковысцы встречали воинов хлебом-солью. Красноармейцы радовались, благодарили, пока не поняли, что все эти дары им вручили по ошибке; отцы города думали, что это входят немецкие войска. И чтобы не оставалось никаких сомнений на сей счет, с церковной колокольни бывшего гарнизонного храма ударил по колонне ручной пулемет. Одна из бронемашин точным выстрелом из пушки заглушила пулеметное гнездо, и войска продолжили свое невеселое шествие…

А на желелезнодорожном переезде горели вагоны товарняка из Белостока, шедшего на Барановичи и в Минск. Из запертых теплушек неслись истошные крики тех, до кого уже добрался огонь. Растерявшиеся охранники не знали, что делать – выпускать «врагов народа» или держать взаперти? К ним подступились красноармейцы, пересекавшие переезд.

– Да выпустите же их! Там же все-таки живые люди горят!

– Не имеем права! – упорствовал сержант в сине-красной фуражке, видимо, начальник транзитного караула. – Они ж разбегутся! Собери их потом…

– Ну, и хрен с ними!

– Вам хрен, а мне отвечать! Я их по списку принимал.

– Теперь будешь по списку трупы сдавать? – допрашивал начкара старшина-танкист.

– Буду! Отлезь от объекта!

Кукура уловил украинский выговор в голосе начкара. Поробовал зайти с другой стороны.

– Ты хохол?

– Ну?

– И я хохол. Я рідною мовою тэбэ прошу: відпусты людей, га?

– Та ни можу!

Истошный женский голос ударил по нервам:

– Ратуйте, ратуйте, люди добренькие, ратуйте нас!!! Горим!

– Ты слышишь?! Ах ты, мразь болотная!

Старшина Кукура двинул энкавэдэшника в челюсть так, что тот присел, забыв про сдвинутую на крестец кобуру.

– Бей их ребята! Вагоны открывай!

Красноармейцы бросились сбивать запоры и задвижки. Из распахнутых дымящихся теплушек спрыгивали на полотно люди. Было среди них и немало женщин.

– Ключ, давай, сука! Ключ! – тряс за грудки сержанта Кукура.

– Ты за это ответишь!

– А ты уже ответил! Ключ давай, кому говорю… Придушу зараз!

– В кобуре ключ… – прохрипел, синея, начкар.

В кобуре и в самом деле оказалась связка массивных ржавых ключей.

– Пушка где?

– Там… За пазухой.

Кукура вытащил наган, разрядил его и вернул незадачливому владельцу.

– А теперь чеши отсюда и на семафорах не останавливайся!

Большую часть депортированных из Белостока поляков выпустили из вагонов. Люди разбежались по всему Волковыску, а сами вагоны догорали на рельсах…

Лейтенант-энкавэдэшник допрашивал начальника караула, приспособив на коленке планшетку под лист протокола.

– Кто тебя первым ударил:

– Старшина с черными петлицами… Хохол.

– Фамилию не знаешь?

– Не назвался он, даже звать, как не знаю. Вроде как танкист.

– А ты чего не стрелял?

– Патроны кончились… – соврал сержант.

– Наган покажи!

На великое счастье начкара барабан был пуст. Заглянуть в ствол лейтенант не догадался.

– На фотографии его узнаешь?

– Узнаю.

– Ну, ничего… Мы его найдем. Старшина, танкист, украинец… Это уже кое-что. Найдем и накажем со всей силой закона!

* * *

В эти же часы при въезде в город возник огромный затор. Дорога здесь раздваивалась и проходила через туннели двух железнодорожных виадуков. И в том и другом проезде стояли застрявшие грузовики, броневики, повозки уже непонятно чьих механизированных корпусов. Генерал Хацкилевич ехал на танке, «тридцатьчетверка» – ей сразу же освободили дорогу – выпихнула лбом застрявший пятитонный «Яз» с какими-то ящиками. В освободившийся проход ринулись застоявшиеся машины, две полуторки не поделили вьезд, столкнулись и снова заперли спасительный проезд. Беда была еще и в том, что объехать стороной виадуки было невозможно. И слева, и справа высоченные насыпи, поднимавшие железнодорожные мосты, исключали напрочь такую возможность. Даже вскарабкаться на нее было сложно, хотя многие полезли штурмовать эти валы. В любой момент могли налететь немецкие самолеты, и тогда тысячи людей, сбившихся в этом проклятом треугольнике, превратились бы в кровавое месиво. Генерал Карбышев оценил опасность мгновенно. Он остановил свой броневик, который ему выделил Хацкилевич вместе с комендантским взводом, и посмотрел в небо. Погода летная… Сейчас прилетят. Генерал влез на броневик («Как Ленин в cемнадцатом году», – рассказывал он потом эту историю Голубцову) и закричал с высоты:

– Прекратить бардак! Слушать мою команду!

Но слушать пожилого генерала никто не захотел. Толпу обуял животный страх, до каждого дошло, что будет, если немцы засекут это сборище сверху и пришлют бомбардировщики. Хуже того, из толпы раздался выстрел, и пуля сбила генеральскую фуражку. Тогда Карбышев спустился на землю и, скомандовав своим бойцам «на руку!», повел ощетинившийся штыками