– Не знаю, ничего не могу сказать. Я тогда была совсем маленькой и не помню её. У вас, гарднерийцев… так мило мерцает, изумрудно серебрится кожа… Это восхитительно.

– Это сияние магии. Только… у меня её нет.

Последнее утверждение кажется мне невероятно забавным, и я покатываюсь со смеху. С этим напитком всё представляется необыкновенно весёлым. Интересно, не принимает ли мой вечно посмеивающийся братец Рейф что-то похожее? Его всё и всегда забавляет. От этой мысли мне вдруг становится ещё смешнее.

– Да, пожалуй, тебе точно на сегодня хватит, – с улыбкой говорит Валаска и, неловко согнувшись, тянется за фляжкой, которую я держу в руке.

– Почему это? – лукаво спрашиваю я, отводя руку. – Мне всё нравится. Я прекрасно себя чувствую.

Мой голос звучит странно, слова сливаются, я выговариваю их нечётко. Тело становится невесомым и будто парит в тёплом летнем воздухе.

– Утром ты запоёшь по-другому, – предупреждает Валаска, качнувшись ко мне.

Она обхватывает пальцами фляжку и оступается, а я, пытаясь отнять драгоценный напиток, делаю шаг в другую сторону и тоже спотыкаюсь. Мы падаем в объятия друг друга, задыхаясь от безудержного хохота, а фляжка летит на землю. Одновременно ухватившись друг за дружку, чтобы не свалиться на корни деревьев, мы снова разражаемся смехом.

Валаска прислоняется спиной к дереву, то вздыхая, то смеясь. Наконец, устав, мы успокаиваемся. Она стоит к дереву спиной, а я опираюсь на него дрожащей рукой.

– Ты целовалась с тем серьёзным кельтом? – спрашивает Валаска. – Я видела, как он смотрел на тебя утром.

– Нет, – отвечаю я, забыв о смехе и погружаясь в меланхолию. – Один раз мы… чуть было не… Но ничего не вышло. Не целовалась.

– А будешь?

Я лениво качаю головой:

– Нет. Никогда.

Напиток приглушил боль, но сердце всё равно сжимается, стоит вспомнить об Айвене.

– Ты его любишь?

Вопрос повисает в воздухе, и спрятанные глубоко внутри чувства грозят выплеснуться наружу. Мой прекрасный и удивительный Айвен. Как пристально он всегда смотрит на меня. Вечно недостижимый.

– Мне кажется, я в него влюбляюсь, – смахивая подступившие слёзы, отвечаю я. – Но нам никогда не быть вместе. Никогда.

И, повинуясь непонятному порыву, я рассказываю Валаске об Айвене. Рассказываю всё, не скрывая ни одной детали.

Она слушает меня, глядя на звёзды, а я изливаю ей свою душу. И, высказав всё накопившееся, умолкаю, тихо вытирая слёзы.

– Я знаю, что такое несбыточная любовь, – тихо говорит Валаска внезапно охрипшим голосом. – Я влюблена в Ни.

В Ни? Нашу охранницу Ни Вин? Расширившимися от изумления глазами я смотрю на Валаску, не чувствуя собственного тела.

– Значит, ей тоже нравятся женщины?

Валаска мрачно кивает.

– Она отвечает мне взаимностью, но… она хочет, чтобы я ушла с ней на восток и… – Валаска показывает на город вдалеке. – А я не могу бросить всё это. Я люблю мой народ и не могу уйти и бросить их. Во всяком случае, не сейчас.

«Это из-за того, что творят гарднерийцы, – думаю я. – Потому что нам непременно надо перевернуть все Западные земли вверх дном».

– Всякий раз, когда я смотрю на Ни, – бесстрастно произносит Валаска, – стрела будто пронзает мне сердце. – Она бьёт себя кулаком в грудь. – Ни храбрая, добрая и самая красивая на свете. Сама она этого не понимает. Видит только свои шрамы. Она не понимает, как прекрасна.

Я вспоминаю изуродованное ухо Ни Вин, её обожжённую руку, тело, покрытое страшными рубцами, и сквозь пьяное марево меня прожигает стыд.

Эти шрамы – вина моей бабушки.

Ни Вин всегда молчит. Она ото всех закрыта. Я помню, как спокойно, не сказав лишнего слова, она сделала вид, что не нашла Марину в Северной башне.

В тот день она спасла Марине жизнь.

– Я бы всё сделала, лишь бы быть рядом с ней, – печально продолжает Валаска.

Её тёмные глаза наполняются слезами.

– Да, жизнь она такая… – с мрачной задумчивостью подытоживаю я. – Ты и я. Застряли в Западных землях.

– Точно, – кивает Валаска.

– Командир Четвёртого дивизиона хочет обручиться со мной, – без предисловий сообщаю я.

Валаска стремительно поворачивается ко мне, её брови взлетают почти на лоб.

– Лукас Грей?

– Он самый.

– Ты его хорошо знаешь? – настороженно осведомляется она.

– Мы с ним целовались.

– Ты целовалась с Лукасом Греем?

– Очень долго и вдумчиво.

На лицо Валаски опускается тень.

– Милосердная богиня… Эллорен, держись от него подальше. Он опасен. И непредсказуем.

Я бросаю взгляд на западную цепь хребта, на вершины, покрытые снежными шапками за городом амазов.

Он где-то там, за этими горами.

Помню, с каким укором посмотрел на меня Лукас, когда мы в последний раз расставались. Как будто навсегда. Неужели он никогда не уйдёт от гарднерийцев?

– Не беспокойся. Я держусь от него на расстоянии, – уверяю я Валаску, хотя в моём голосе и проскальзывают горькие нотки.

– А твой кельт знает о Лукасе.

Я расстроенно киваю:

– У меня не жизнь, а кошмар.

– Это точно. Не позавидуешь, – присвистнув, соглашается Валаска.

Я хмуро оглядываюсь на неё и получаю в ответ такой же угрюмый взгляд.

– Ну, мы с тобой чем-то похожи, – запрокинув голову к звёздам, размышляет Валаска. – Обе влюблены – и обе безнадёжно.

Она грустно вздыхает и на минуту закрывает глаза, а потом неловко нагибается и поднимает с земли фляжку.

– Какие мы сегодня сентиментальные. Всё из-за тираги. – Валаска решительно завинчивает крышку на фляжке.

Я обессиленно роняю голову на руки.

– Теперь голова разболелась по-настоящему.

– Ты слишком много выпила, – отвечает Валаска, изогнув бровь, но по-доброму, без осуждения. – Я тебя предупреждала.

– Знаю. – В голове будто непрерывно стучат молотком. Одна беспокойная мысль сменяет другую: Айвен, Лукас, Жезл, малыш Сейдж, пророчество… моя магия. – Я ничего не понимаю, – признаюсь я Валаске. – Всё так запутано.

– Ничего страшного, – умиротворяюще отвечает она. – Так часто бывает.

Из моей груди вырывается резкий смех, и я цепляюсь взглядом за лучащиеся уверенностью глаза ночной собеседницы, пока мысли бегут по бесконечному кругу.

– Ты похожа на моего профессора из университета. Он тоже говорит, что сомневаться – хорошо. Он дал мне прочесть книги о нашей истории, где всё изложено с разных точек зрения.