Именно фаиты помогли обыскать дом Орина. В глубине его подвалов они нашли отдельную, наспех выдолбленную комнатушку, в которой и хранился лигур. Он был помещен в большую сферическую решетку, обложен тряпками и обсыпан каменными крошками. На тряпках черной краской были выведены символы, похожие на те, что украшали сам лигур. Почему каменщик хранил его именно так, никто не знал. Лигур оказался скрученной в спираль толстой проволокой, больше похожей на обломок пружины. Фаиты вынесли его в Подземелье и там сбросили вниз. Тирхствин понимал, что эльгинцы не одобрят такой поступок, но готовился уверить их, что иначе туман не отступил бы.

Тогда же выяснилось, что нижний ярус Подземелья Искарута обвалился. Связь с бездниками была потеряна. Я хотел еще раз встретиться с Мурдвином, поэтому попросил Шверка, который помогал наместнику избавиться от лигура, заглянуть к нему. Он выполнил мою просьбу, несмотря на всю опасность. С помощью других фаитов протянул от предпоследнего яруса лестницу к землянке, спустился туда и обнаружил, что она пустует, причем пустует давно – стены осыпались, старую мебель разъела влага. Ни сумасшедшей старухи на цепи, ни пса, ни Сита, ни Мурдвина. Впрочем, Шверк мог ошибиться землянкой – ведь в тот раз он не спускался с нами. Я хотел было проверить все сам, но в последний момент передумал.

Я подробно расспросил портного обо всем, что он видел, затем поинтересовался и тем, что он планирует делать, куда поедет и чем займется. Мы сидели в таверне «Нагорного плеса». Кроме Громбакха, Тенуина и Теора, с нами были сразу три портных – два подлинных и один фаит. Он так же шутил и улыбался, как другие близнецы, но в его глазах была грусть. Шверк тяжело переживал смерть Швика. У него даже голос изменился, он почти не присвистывал на шипящих, отчего слова звучали непривычно спокойно и уныло.

– Да куда ж мне ехать? Я ведь появился, чтобы помочь другим фаитам.

– Мы и сами хотели.

– Но боялись.

– Очень боялись.

– А что теперь? – спросил я.

– А что?! Будет с нами жить.

– Было два брата, стало три.

– Так даже лучше.

– И шуму больше, – хохотнул Громбакх. – Главное, дальше не плодитесь, а то насобираете целый улей.

– Я на самом деле даже рад, – проговорил Шверк-фаит. – Городу все это пойдет на пользу. Багульдин встряхнется. Все эти горячие источники, отдыхающие, здравные поселки – не для нас. Город не должен забывать о своих традициях.

– Традиция крепче камня, – кивнул Швик.

– Согласен, – поддакнул Шверк.

– И это говорят портные! – Охотник ударил кружкой по столу. Из нее плеснуло несколько капель хмеля.

– Костюмы с каменными вставками, украшениями и воротниками – тоже давняя традиция города, – возразил Шверк-фаит.

– Добавь сюда брошки, кринолины из тончайших плиточек карнальского камня, – поддакнул Швик.

– И узорные каменные наплечники, и поддержки для волос, – подхватил Шверк.

– Ладно, ладно! – рассмеявшись, отмахнулся Громбакх. – Я все понял.

– Только эти традиции тоже забываются, – вздохнул Шверк-фаит.

Из дальнейшего разговора я узнал, что портным еще в первые дни тумана предлагали временно вывезти семьи в низину, но они отказались. Решили оставаться в городе до его последней минуты. Их род не был ни славным, ни богатым и все же издавна принадлежал Багульдину. Только сын Шверка уехал в Целиндел с юной женой, но отец его не осуждал, ждал возвращения сейчас, когда мгла отступила.

Пока что в городе изменилось главное – отношение к фаитам. Новые двойники не появлялись, а к тем, кто хотел жить в Багульдине, стали относиться со снисходительным пониманием.

На следующий день после спасения пленных в резиденцию пришла Оэдна, жена Зельгарда. Рассказала, что комендант все это время держал своего собственного фаита взаперти. История оказалась болезненной и неприятной. Фаит Зельгарда хотел одного – убивать. В первое появление он сбежал. Его поймали два дня спустя. К этому времени он успел жестоко убить не меньше двенадцати горожан. Комендант не верил в то, что его двойник настоящий. Называл его мерзостью, обманом. Говорил, что сам никогда ничего подобного не хотел, а поэтому глупо называть фаитов воплощением скрытых желаний. Когда фаит появился в третий раз, Зельгард приковал его к стене в своем подвале и каждый вечер допрашивал. Пытал с таким ожесточением, что крики фаита даже сквозь толстые стены проникали в дом, пугали слуг. Комендант пускал в ход ножи, щипцы, раскаленное железо, стекло – все, что мог придумать, и требовал от фаита одно: рассказать, кто и зачем его подослал. Двойник умирал несколько дней. Но вскоре появился новый.

С каждым днем Зельгард все больше времени проводил в подвале, спускался туда с едва скрываемым предвкушением. Узнав об этом, Оэдна хотела сбежать из дома; ей было жаль мужа, но она едва справлялась с омерзением, которое он теперь вызывал у нее. Так и появился ее первый фаит. Потом – еще и еще, и одного убили на моих глазах, в день моего приезда.

Последний двойник Зельгарда, весь измученный, источающий туман, по-прежнему был прикован к стене. Тирхствин распорядился его освободить, но что с ним делать дальше, не знал. Наместник побоялся оставлять его в городе и решил при первой возможности сдать эльгинцам.

Самого Зельгарда найти не удалось. Судя по всему, именно он в ту ночь добрался до конюшни Орина и сбежал на лошади. Следы привели в село Горлин. Там его ждал целый отряд на двух телегах. Местные жители видели, как из села выехал большой купол ясности. Следы хорошо читались еще десять верст, до окраины Айликменского плато, а потом резко обрывались.

После случая с Зельгардом Тирхствин приказал стражникам и гвардейцам обыскать все дома. Других пленных фаитов найти не удалось. Если они и были, то горожане явно поторопились от них избавиться. Единственный двойник, о существовании которого никто не знал, скрывался в доме Алеандрины, племянницы наместника, однако он был счастлив. Сама Алеандрина считала своего фаита сестрой и говорила, что теперь может спокойно надевать на приемы сразу два разных платья, слушать и говорить в два раза больше, да и сплетничать сама с собой, чем и была весьма довольна. Об этом случае в ратуше и резиденции шутили больше всего. Многие хотели посмотреть на новых сестер, послушать, как они общаются, как смеются над своими же шутками. Обе Алеандрины были только рады такому вниманию.

Муж Рилны, которая впустила нас в дом Орина, вышел из каземата той же ночью, когда мы освобождали пленников. Его встреча с женой прошла безрадостно. Служанке предложили работу в резиденции, но она отказалась – винила всех нас в смерти своего сына и хотела уехать из города. Утешить ее не могли ни вознаграждение от наместника, ни долгожданная встреча с мужем. Смерть мальчика и другие смерти омрачали нашу радость, но мы понимали, что город мог вовсе стать одной большой могилой для всех его горожан.