Я едва не споткнулась, еле удержавшись от того, чтобы не рвануть на другую сторону планеты. Но они наставляли оружие не на меня, а на Кайона, которого мы успели скрутить и вырубить до бессознательного состояния. Оказывается, вода в этой пещере весьма интересно влияет на наш организм: раны Кайона на глазах зажили, да и от моих остались лишь белые следы новой кожи.

– Доставьте его к медикам, – опустив Ориаса на носилки, произнёс Оникс, едва скрывая в голосе усталость. – Того тоже пусть проверят, вколют снотворное и запрут в надёжном месте. В данный момент он наш пленник.

Я напряглась, ожидая услышать указания в свой адрес, но Герцог умолк, выпрямившись и запрокинув голову. Мелкий дождь омывал его лицо, стирая кровь и являя многочисленные синяки и царапины, а ещё неприятный шрам над левой бровью. У меня противно засосало под ложечкой, и я отвернулась, стягивая порванные перчатки. Как же было паршиво… честно. Очень сильно паршиво. Меня следует вместе с Кайоном запереть и отправить на Серфекс, догнивать свои дни. Я это заслужила.

– Возвращаемся.

Я даже вздрогнула, подняв глаза на Оникса и ощутив вставший в горле ком. Он смотрел без ненависти и злобы, но слегка отчуждённо. Герцог направился следом за Змееносцами. Мне не оставалось ничего, как пойти следом, пробираясь через мокрый лес в промокшей от воды и крови одежде. Змееносцы, казалось, на меня даже внимания не обращали, хотя должны были не сводить взгляда. Не верится, что Оникс не рассказал им, куда делись их товарищи.

Уже на подходе к кораблю меня зазнобило от собственных дурных мыслей. Я ожидала увидеть кандалы или даже целую клетку, но встретили нас инженеры и патрулирующий отряд, кивком приветствовавший Герцога. Почему меня ещё не схватили? Кайона тут же передали медикам, приставив к нему четырёх Змееносцев. Я же всё ещё была одна – захочу и с лёгкостью улечу, но я не стала.

Оникс о чём–то переговаривался с двумя командирами, одним из которых было то полупрозрачное существо, а вторым иномирец с горой мускулов. Дождавшись, когда те отвесят кивки и отойдут, я неуверенно подошла к Ониксу, замерев, когда багровые глаза с горизонтальными зрачками взглянули на меня.

– Потом.

Он отвернулся от меня, и я поджала губы. Видимо, всё самое ужасное только будет.

***

Горячая вода снимала боль и разогревала озябшее от холода тело. Я стояла под душем, облокотившись лбом об гладкую стену и прикрыв глаза. Сколько я так стояла? Минут двадцать точно. Почему–то Оникс распорядился дать мне одну из комнат на «Кассусе», возле которой даже не дежурили Змееносцы. Откуда у него столько щедрости к существу, которое пыталось его убить? От этого ещё противнее.

Вода закончилась – на кораблях есть определённое количество воды для каждого сотрудника или пассажира, и превышать лимит недопустимо. Так что я ещё несколько минут стояла среди пара, прежде чем найти в себе силы выбраться. Стоило ступить на пол, как тёплый воздух обдал со всех сторон, вмиг высушивая кожу и рассыпавшиеся по плечам белые волосы. От жуткой раны на животе остался едва заметный белый след. Впрочем, от всех моих ранений, заработанных в пещере, остались лишь зажившие шрамы. Это было противно – я хотела мучиться, а мне не давали.

Натянув белые штаны, я накинула на плечи влажное прохладное полотенце, едва не застонав от наслаждения. Нужно было расслабить мышцы, да и самой прийти в себя, пока командование решает, что делать с двумя иномирцами неизвестной расы на борту «Кассуса». Оникс наверняка поставил их в известность.

Я вышла из ванной, оглядев небольшую комнату бело–голубых оттенков с кроватью у круглого окна и письменным столом у стены с креслом. На нём лежала принесённая еда, которую я так и не решилась съесть, и мой считывающий браслет с мигающим сообщением. Отвечать на него я не хотела, пусть даже это сообщение будет от самого Дамеса. Мне нужно отдохнуть.

Опустившись на кровать, спиной к двери, я взглянула на серый пейзаж Низары. Дождь тут мог идти несколько недель подряд, но ждать столько «Кассус» не стал бы – один из двигателей уже привели в норму, да и второй успели подлатать. Из своего окна я видела, как внизу мельтешат тёмные фигурки рабочих, а на приличном расстоянии от корабля возвышаются Змееносцы, чьи костюмы были видны по лиловым и зелёным огням. Было время, когда я серьёзно подумывала поступить на службу к Содружеству в ряды Змееносцев, но Цербер живо меня отговорил, сказав, что у них и так полно забот, а если и идти к Содружеству, то уж сразу на высшие должности. Обычно они доставались серебряным хиимам и выходцам из прославившихся рас, которые прошли специальные курсы и сдали на отлично все экзамены. А они сложные, не все выживают при встрече с ними. И если думаете, что я преувеличиваю, то уверяю вас, совсем нет.

Позади с тихим щелчком раскрылась дверь, и я невольно напряглась, прежде чем настороженно повернуться, забыв, что сверху на мне всего лишь полотенце, и то едва прикрывающее грудь.

Оникс.

Герцог молча стоял на пороге в свежей одежде из тёмных штанов и рубашки, накинутой на плечи. Его грудь оплетала тугая повязка, фиксирующая рёбра, а на боку виднелась белая заплатка, едва прикрывающая пресс. Волосы цвета слоновой кости были зачёсаны назад, но пару волосков всё равно падало на ровный лоб с ещё одной белой заплаткой над левой бровью. Чудо, что он ещё был в сознании и даже ходил.

– Можно?

– Да, конечно, – тихо кивнула я.

Оникс не спеша, заметно прихрамывая, прошёл к креслу. При нём не было оружия, и это меня удивило. После того, что я с ним сделала, он должен был с собой целый арсенал таскать.

– Вы налегке, – сорвалось с моих губ.

– Я не знал, что теперь собственный корабль представляет для меня опасность.

– Опасность есть в каждом, – тихо заметила я, взглянув на дверь. – Почему я ещё не в камере?

Герцог приподнял брови, словно был удивлён моим словам.

– Тот, кто заслуживает камеры, сейчас находится в ней.

Я сверкнула глазами в его сторону, стиснув пальцы до побледнения костяшек.

– Вы шутите? – тихо, с металлом в голосе, поинтересовалась я, наклонив голову.

– Похоже, что я сейчас шучу? – таким же голосом спросил тот. – В последний раз, когда кто–то думал, что я шучу, весь мой род погиб.

Во рту стало сухо, а на душе ещё противней.

– Разве я,