– А моя жена?

Акушерка нахмурилась.

– Она все еще там. Я была с ней, пока он не родился. – Она полезла в карман и выудила небольшой сложенный листок бумаги. – Она передала мне сообщение для вас.

Лорен и Дэн встали и подошли к Адаму.

– Я лучше прочитаю вслух, потому что у меня почерк так себе. Ее было трудно услышать, но я думаю, что записала все.

Ребенок всхлипнул и заплакал – сухое, настойчивое блеяние. – Лорен начала покачивать его, и он замолчал.

– “Этот ребенок принадлежит Лорен и Дэну. Я хочу, чтобы они забрали его немедленно. Я хочу, чтобы у него была хорошая жизнь. Я люблю своих дочерей. Я люблю своего мужа Адама. Мне очень жаль”.

Когда акушерка читала последние слова, ее голос дрогнул. Она сложила записку и протянула ее Адаму.

Он прижал ее к груди.

– А она?.. – Он не мог продолжать.

– Ей очень плохо, и врачи все еще борются за ее жизнь. Мистер Фентон говорит, что придет к вам, как только они закончат в операционной.

В глазах акушерки стояли слезы.

Лорен качала ребенка и плакала из-за того, что случилось с матерью. Адам наклонился вперед, упершись локтями в колени. Она может умереть. В одиночестве. И это будет его вина. Он это допустил.

* * *

Лорен с Дэн и ребенком поднялись в послеродовое отделение, где для них троих была приготовлена комната. Адам сидел один, казалось, несколько часов. Наконец пришел консультант. Он сказал, что после того, как Рут родила, кровотечение усилилось, и единственный способ остановить его – удалить матку. Рут была без сознания и не могла дать согласие, но им пришлось продолжать операцию, потому что иначе она бы умерла.

– Слава богу. – Адам дрожал всем телом. – Теперь все в порядке?

Выражение лица консультанта выглядело болезненным.

– Боюсь, что нет, мистер Фернивал. Она все еще в критическом состоянии, и мы только что отправили ее в реанимацию. Она потеряла много крови, организм начал отключаться. – Он пристально посмотрел на Адама, его лицо сочувственно сморщилось. – Это ужасно. Мне очень жаль.

Прежде чем открыть глаза, Рут услышала писк. На нее будто навесили целые ожерелья из звуков – каждое со своим ритмом и тональностью. Ноги шуршали и стучали по полу. Кто-то кашлял, крещендо звуков, которое закончилось серией хрипящих стонов, а затем возобновилось. Давление в носу, еще сильнее, чем при самой сильной простуде; она попыталась пошевелить головой, чтобы уйти от этого ощущения, но не смогла, затем попыталась прикоснуться к себе, но руки не двигались: их что-то удерживало. Она приподняла одно веко, и в глаз хлынули белые разъедающие частички. Что-то пережимало горло, вызывая тошноту. Послышались какие-то гудки, и ее глаза открылись. Рут плотно закрыла их, но розово-зеленый свет проникал сквозь веки. Шум продолжался, и шаги приближались к ней. Она флегматично вздохнула.

– Рут, – голос звучал очень близко, – ты в реанимации.

Она смотрела и смотрела, пока тень над ней не превратилась в лицо. Она пыталась сказать: “Адам”, но не смогла проронить ни звука.

Доктора светили ей в глаза и смотрели на аппараты. Они вытаскивали трубки из ее горла и носа. Они улыбались. Она вновь проваливалась куда-то.

* * *

Рут снова проснулась и могла двигаться более свободно, но боль была ужасной, словно ее избили. Ей говорили, что это потому, что они пытались снять ее с морфина, но она не понимала. Иногда приходили мучители, но ее крика никто не слышал. Ей сказали, что у нее были галлюцинации. Адам все еще был с ней. Он сказал, что они с Алекс дежурили у ее кровати последние десять дней. Она не понимала почему. Он сказал, что Алекс спит, но скоро вернется. Лорен дома и придет, когда Рут станет получше.

Через некоторое время вспыхнуло воспоминание: был ребенок. Она стала шарить руками, пытаясь найти его. Но плоть под больничным халатом была рыхлой и мягкой: она была пуста, как разграбленная могила. Над лобковой костью виднелся длинный узловатый гребень; когда она пощупала его пальцами, ее таз пронзила боль. Вернулись люди со скальпелями. Она вспомнила, как кто-то держал ее за руку, и маленькое личико прижималось к ее лицу. Она вздохнула и закашлялась.

Адам все ей не торопясь объяснил. Ей сделали кесарево сечение, ребенок в порядке. Его сразу же передали Лорен и Дэниелу, и все трое отправились домой в Брокли. Все хорошо, Лорен кормит его грудью. Они назвали его в честь Рут. Это была идея Лорен.

Он вытащил из кармана обрывок газеты и поднес к ее лицу.

Буквы расплывались перед ее глазами, поэтому Адам прочитал вслух.

– Яго? – хрипло спросила Рут – трубки повредили ей горло и голосовые связки. – Моя девичья фамилия?

– Да. – Он улыбался ей.

– И Дэн согласился?

– Он был так рад, что согласился бы на что угодно. Они так благодарны за то, что ты для них сделала, и так рады, что ты справилась, – его голос дрогнул. – Как и мы все.

* * *

Когда Рут окрепла, ее перевели в общую палату, и Адам почти каждый день сидел у ее кровати; сначала она не замечала ничего необычного, потом ей стало интересно, почему он не на работе.

– Я передал свои дела на следующий день после рождения Яго. Судья согласился, что обстоятельства достаточно исключительные.

– Почему?

– Мне сказали, что ты умираешь.

Рут посмотрела на него.

– А тебя это волновало?

– Волновало.

Адам объяснил, насколько ужасным было ее состояние под действием успокоительных и на искусственной вентиляции легких. Она чудом выжила. Их дважды предупреждали, что она не переживет ночь.

Однажды он сказал ей, что хирург удалил ей матку, чтобы спасти ее жизнь.

Она долго молчала и наконец сказала:

– Значит, теперь мы оба бесплодны.

* * *

Алекс приходила часто. Она взяла творческий отпуск на работе и провела три месяца в Англии, чтобы познакомиться со своим племянником и провести время с остальными родственниками.

– Думаю, все, что произошло, заставило меня ценить то, что у меня есть, – сказала она, смахнув слезинку. – Врачи говорят, что искусственная вентиляция легких имеет много общего с пытками, как физическими, так и психологическими, – сказала она Рут. – На восстановление уходит много времени, и когда тебя выпустят отсюда, тебе понадобится сиделка, по крайней мере на какое-то время. Я подумала, что могу добавить эту работу в свое резюме.