– Я вас не понимаю, Виктория Сергеевна, – пробормотала она.

Виктория плотоядно облизнула ярко-красные, сочные губы.

– Педсоветы вы игнорируете. – Заглянув в бумажку, она уточнила: – Два! Вы не были на двух педсоветах, Алевтина Александровна! А это недопустимо! Далее, – взгляд в кондуит, – два пропущенных родительских собрания. Ну это вообще запредельно! – Виктория откинулась на спинку кресла. – И как вы все это можете объяснить? Бурной личной жизнью, намеренным пренебрежением? Тяжелой болезнью? Или чем-то еще? Что там у вас в арсенале?

– Никакого арсенала у меня нет, как и тяжелой болезни, – четко ответила Аля. – А объяснения есть.

Виктория кивнула:

– Ну-ну, послушаем с интересом.

– У меня очень старенькая и нездоровая бабушка. Гипертоник и сердечница. Мы с ней одни на всем белом свете, больше у нас никого. Вот именно поэтому…

Аля запнулась и опустила глаза.

Виктория молчала. Видимо, думала, как среагировать. Вроде бы и серьезный аргумент.

– Алевтина Александровна, – нарушила она молчание. – Я понимаю. И поверьте, у каждой из нас есть проблемы. И поверьте, достаточно сложные! Но работа есть работа, уважаемая! И все свои личные неприятности надо оставлять за порогом дома! А коллектив и, главное, дети, не должны страдать из-за ваших…

– Я поняла, – не поднимая глаз, перебила ее Аля. – Я… постараюсь.

Качнув головой, Виктория поправила:

– Не так, Алевтина Александровна, не так. Не «постараюсь». Вы не имеете права пренебрегать своими должностными обязанностями. Просто не имеете права. – Она снова откинулась в кресле и развела руками: – Ну а если вы не справляетесь, то, увы, придется искать другую работу. К тому же, если вы позабыли, у вас выпускной класс, уважаемая!

Аля обреченно кивнула.

– Я поняла. Извините…

– Идите, – окончила наконец тягостный разговор Виктория.

Аля вышла как оплеванная. «Уважаемая, придется искать другую работу». Умеет унизить. Стерва.

Урока у Али не было, она вышла на улицу, постояла на школьном крыльце. Вдох, выдох. А вообще-то Виктория права. Она обнаглела и действительно пренебрегает должностными обязанностями. Все правильно и обижаться не на что. Летит к своему Максиму, забыв, кстати, о нездоровой бабушке. Забыв обо всем. В голове только он. А ведь действительно – в этом году она впервые выпускает класс.

Максим порывался уехать в Кратово. Скандалил почти каждый день:

– Я поправился, здесь мне нечего делать, ты из меня сделала приживала. Я не твой пупс, не мягкая игрушка. Ну и вообще – какое право ты имеешь решать за меня?

Аля плакала, умоляла его повременить:

– Мне так тяжело мотаться за город. Оставлять бабушку за шестьдесят километров, не иметь возможности ей позвонить. Я просто схожу с ума. Да еще и работа, которую я совсем забросила!

Максим не сразу, но смирился. Правда, сказал:

– Крутишь из меня веревки? Не выйдет! И мой тебе совет – даже не начинай, Аля.

Она испугалась до того, что затошнило. Уверила, что это здесь ни при чем. Взмолилась:

– Ну помоги, мне, а? Я не справляюсь.

Через неделю узнала, что он устроился на работу. Удивилась, конечно, но никаких комментариев себе не позволила.

Устроил его отец экспедитором в большой научный институт. Деньги копеечные, но все-таки. Аля видела, что он страшно гордится собой. Все, кажется, налаживалось: Максим жил на Вернадского, ездила она туда два раза в неделю как минимум. Бабушка рядом, полчаса на метро, да и телефон под рукой. Ну и работа. Посетила очередной педсовет, увидела довольное лицо завучихи. Собрала классный час – обсуждали и предстоящие экзамены, и выпускной. В конце февраля провела родительское собрание, темы те же: экзамены, последний звонок, выпускной. Вопросов была уйма, еле справлялась – вот что значит запустить.

Бабушка по-прежнему вопросов не задавала. Аля удивлялась ее сдержанности, думала: «Я бы так не смогла». Но ба есть ба. Она уверена, что, когда человек захочет, сам все расскажет.

Расскажет… Ох как Аля хотела поделиться с бабушкой своим счастьем, как хотела все рассказать. Все! Про то, как она любит Максима, про их отношения. Про то, как он изменился. Про то, как она счастлива!

Но трусила, трусила. Точно знала реакцию – никакой радости и никакой поддержки ее откровения не вызовут. Совсем наоборот – вызовут отторжение, неприятие, боль и обиду.

Знала, что скажет ба: «Неужели во всей Москве, в огромном городе, для моей внучки никого не нашлось, кроме этого бездельника, наглеца и выпивохи? Неужели мы это заслужили?»

Ба никогда не примет Максима, никогда. Вот Аля и молчала. И это мучило сильно. Каждый день обещала себе рассказать и все время откладывала, находя всевозможные причины – то устала, то бабушке нехорошо, то настроение неважное. Причину всегда можно найти, если очень захочется. Да и просто трусиха она во всем и всегда, что говорить! Но слово себе дала – в течение двух недель обязательно все расскажет и все объяснит.

В начале марта у Али вдруг прорезался зверский, нечеловеческий аппетит – мела все подряд и без остановки. Ненавистную тушеную капусту в школьной столовке, перловый суп – раньше тошнило от одного вида, – булочки, песочные кольца, винегрет – две порции сразу. По дороге к метро непременное мороженое, а то и два сразу. Пирожки с рисом и капустой, здоровенные, размером с лапоть.

Не проходила и мимо булочной: слойки, ватрушки, сушки, ванильные сухари, мятные пряники. В общем, кошмар и ужас! Но чувствовала себя прекрасно, и настроение было отличное. Шла по улице, по потемневшему и опавшему грязному мартовскому снегу, поглядывала на голубеющее небо с еще холодным беловатым солнцем и напевала. С крыш звонко капала капель, и одна капля попала на нос. Аля рассмеялась. Ах, как прекрасна жизнь!

И еще очень хотелось спать. Спала бы с утра до вечера. Наверное, авитаминоз, все зевают – и ученики на уроках, и учителя в учительской, и все жалуются на весеннюю слабость.

Впервые ее вырвало прямо на улице, еле успела отбежать к урне. Испуганно оглянулась – слава богу, рядом почти никого не было. Ох как стыдно! Вот, наелась всякой дряни и траванулась. Наверняка пирожками. Точно, сегодня схомячила с мясом, да еще два! А мясо в пирожках… Это известно всем. О господи, скорее домой! Умыться, прополоскать рот, почистить зубы и отмыть испачканное пальто.

«Вот так тебе и надо, – злорадно подумала она. – Нечего жрать всякую гадость!» Припустила домой и вдруг замерла, встала столбом: а если?.. О господи! Лихорадочно стала припоминать свой календарь – да, точно. Три недели задержки. И как она могла пропустить? Идиотка! Совсем рехнулась от счастья – обо всем позабыла! Что делать, что делать? В голове гулко стучал колокол: бум, бум. Заныло в висках. Ноги подкашивались – увидела скамейку, присела. Скамейка была грязной и мокрой. Наплевать.