Закрыла глаза. Засунула в карман ледяные руки. Почему ледяные? На улице ведь тепло? И снова тошнота, такая, что не сдержать. Сплюнула ком густой и липкой слюны.

Попить бы, но дойти до магазина не было сил. Совсем не было сил. Так же, как и до дому. Замерзла, дрожала, как при температуре. Надо встать и идти. Иначе заболеет, простынет. Не дай бог, воспаление легких. А ей этого нельзя. Ей ничего нельзя, даже банального насморка. Потому что внутри ее ребенок. Их ребенок – ее и Максима. Эта мысль придала сил. Кое-как поднялась. Из глаз слезы, а на губах улыбка.

Аля поняла, что разговор с бабушкой откладывается, сейчас это совсем невозможно. Ну и ладно, как-нибудь. Все равно скоро скрыть это будет невозможно. В конце концов, в этой ситуации бабушке возразить будет нечего – так распорядилась судьба. Да и пора – возраст у Али вполне подходящий. А уж ребенок от любимого человека – вообще огромное счастье. А там разберемся. На душе полегчало. Необъятное счастье заполнило ее всю, от макушки до пяток.

Вечером позвонила Оле – кому еще сообщить такую новость, если не единственной подруге?

Оля была не в настроении. Последний аборт оказался тяжелым, с последствиями. Выкарабкивалась с трудом, самочувствие было кошмарным. Ну и врачи предупредили: больше она не забеременеет.

– Ну это ладно, черт с ним, даже хорошо, – со злостью говорила Оля. – Отделалась.

Но самое главное – Олег. Сволочь эта. Слинял, появлялся редко, зато в замечательном настроении – впереди маячила первая заграничная практика. На три месяца, да еще и во Францию! Папаша постарался.

При виде бледной, худой Оли с черными подглазьями и в ужасном настроении корчил гримасу:

– Ну что опять?

Она начинала рыдать и хватала его за руки. Он брезгливо отстранялся и торопился уйти. Оля цеплялась за него, тогда он начинал орать:

– Достала! Подумаешь, аборт сделала! Впервой, что ли? Что истеришь? Замуж я тебе не обещал, или забыла? И вообще – надоела! Отвянь, Лобанова!

Алины новости Оля выслушала равнодушно:

– Ну ясно. Всем понятно, что от этого дети бывают. А что твой? Как среагировал? Бабки хоть даст? Хотя, – Оля усмехнулась, – откуда у него бабки? Сидит небось на твоей шее. Ну ладно, бабки сама найдешь. Сколько у тебя? На какое число договариваться?

– О чем договариваться? – не поняла Аля. – И при чем тут деньги?

Оля закурила и усмехнулась:

– А, поняла! Ну, значит, в консультацию, вставай на учет и иди по общей очереди. Только учти – там никакого обезболивания, кроме новокаина. А это на живую. А боль эта… Врагу не пожелаешь. Мне-то ты можешь поверить! Первый делала именно так, постеснялась, дура, у своего попросить! Короче, думай. И если что – придворный абортарий открыт, милости просим! Врачиха вредная, но умелая. Пару часов – и ты дома. Возьмешь такси, на метро не езжай, не дай бог, грохнешься в обморок. Только на тачке, слышишь? Больничка эта на краю света, в районе Преображенки, но там быстро. Десять минут на все про все, час полежишь с пузырем со льдом – и домой. Там не задерживают, не беспокойся. Телефон врачихи запишешь? Ты чего молчишь, Добрынина? Не трясись, это только в первый раз страшно.

– Подожди, Оль, – тихо ответила Аля. – Я… мне не нужен телефон врачихи. И такси не нужно, и деньги. В смысле – на это не нужны. Я, Оль, буду рожать.

Помолчав, Оля расхохоталась:

– Рожать? Ты в уме, Добрынина? От кого ты будешь рожать? От своего Родионова? А, ну да! Роль матери-одиночки тебя не пугает, я поняла. Твоя же мать, ну… не испугалась, да? Что же, дело, как говорится, твое. И жизнь тоже твоя. Рожай, мать, рожай. Ты проживешь – ты не я! У тебя бабка, цацки, картины, антикварная мебель и прочее. С голоду не помрете. Ну а потом ясли или нянька, да, Алька? Как-нибудь разберетесь. Только, – Оля громко затянулась сигаретой, – на папашку новоявленного ты, надеюсь, не рассчитываешь? Ты все про него понимаешь? Сбежит твой Родионов в первый же день! Да, кстати, а он уже в курсе? Если да, то предполагаю, что из теплой квартирки уже сбежал. Да и весна на дворе, а скоро лето. И обоснуется твой Родионов в любимом поместье. Без забот, хлопот, беременных теток и прочих неприятностей. Ну что молчишь? Я права? Сбежал твой герой? Хотя… Ты знаешь, где его искать. Только совет, Алька, – бесполезняк! Даже не рыпайся, не унижайся! Затопчет тебя в дерьмо и размажет. Знаю я его, этого прынца! Впрочем, это дело твое.

Хочешь плевок в морду – пожалуйста! Только утираться будешь долго, ты мне поверь!

– Оль, ты не очень понимаешь, извини. У нас другие отношения. У нас любовь, и все серьезно. Ладно, пока, Оль, – тихо сказала Аля и положила трубку.

Разревелась, конечно, а потом взяла себя в руки. Олю тоже можно понять. Плохо ей сейчас, очень плохо. А то, что она такого мнения о Максиме, это тоже можно понять. Она совершенно его не знает. И вообще, бедная Олька. Ее только пожалеть. Что она знает о любви? Ничего. Несчастный человек.

Оля моталась по квартире, как бешеная тигрица, Вот ведь тихоня! Монашка, мать ее! По-тихонькому так закрутила с красавчиком Родионовым, по-тихонькому перевезла его к себе поближе, чтоб был под рукой. От баб изолировала. И получилось! Родионова нет ни в компаниях, ни на тусовках. Ох, Добрынина! Все тихой сапой, и все получается. Хотя, зная Родионова… смешно! Он баб и туда затащит, в ее же квартиру, не сомневайтесь. Любовь у них, ага! Рассмешила. Другие отношения! Серьезно у них! Ну шапито. У Родионова серьезно? О господи, ну и дура! Как была дурой, так и осталась! Серьезно, любовь, а про залет он не в курсе. Вот и весь ответ, Аля.

Вдруг Оля что-то сообразила и стала искать телефонную книжку. Помнила – точно записывала телефон Алиного деда, сто лет назад. Да, точно! Даже помнит первые цифры – память на цифры у нее отличная – 433, а вот дальше все, провал. Да и сколько раз она туда звонила? Максимум два. Перерыла все ящики, все записные книжки. Нашла! Села, налила себе винца, ноги на табуретку, закурила.

– Привет!

В трубке молчание.

– Не узнаешь? – укорила она. – Старая подруга твоя. Стыдно не узнавать верного друга.

– А, Лобанова, – мрачно произнес Максим. – Какими судьбами?

– Да с поздравлениями, – усмехнулась она. – Хочу поздравить будущего, так сказать, отца! Отца-молодца! Ты ж будешь хорошим отцом? А, Родионов?

Он молчал. Наконец выдавил:

– Что несешь? С утра начала, уже хорошенькая?

– Нормальная, в самой кондиции. Так что, Родионов? Готов?

– К чему, Лобанова? К твоим пьяным бредням?

– Подруга твоя в интересном положении. Что, не знал? Так вот, сообщаю. Почти два месяца. Кстати, не замечал? Ну молодец, просто Штирлиц твоя Добрынина. Готовься. Предупрежден – вооружен, слыхал?

– И что дальше? Тебе-то что?

– А дальше, – Оля со свистом затянулась, – тебе решать, Родионов. Эта дура рожать собралась. Так что готовься. Я-то как друг, Родионов. Чтобы без инфарктов.