расстояния и приняв британское подданство, он рассказывает об абсурде и ужасах, творящихся на его родине. С поразительной злобой он нападает на Эшли. Складывается впечатление, что ему удалось близко познакомиться с ними (в особенности с Констанс Эшли-Нишимура), и он добавляет к их портретам живописные детали, неизвестные до сих пор широкому кругу лиц. Аттикус отмечает их склонность не считаться с общественными условностями. Кажется даже, что его страшно раздражает, что им наплевать на все их неэлегантные faux pas[51]. И это правда: им очень часто не хватало проницательности и умения разбираться в окружающей обстановке. Их отношение к людям независимо от общественного положения и богатства, происхождения или цвета кожи. Аттикус добавляет, что им не хватало самоуважения, их трудно было вывести из себя, они сохраняли безмятежность в ответ на брань и унижения. При наличии интеллигентности у них отсутствует гибкость и шарм. Самые ядовитые выпады Аттикус приберег на конец главы. В последнем абзаце он заявляет, что Эшли бесспорно (ему не хочется этого говорить, но правда должна стать всеобщим достоянием) американцы.

V. «Сент-Китс»

1880–1905

– И зачем только Стейси вышла за Брека?

Вместе с другими жителями Коултауна доктор Джиллис часто задавался вопросом: как так получилось, что Юстейсия Симс настолько лишилась разума, что решилась стать женой Брекенриджа Лансинга? Позже мы узнаем, какой ответ дал себе доктор Джиллис на этот вопрос – объяснение, которое основывалось на надуманном наблюдении и сводилось к единственной фразе, всегда возмущавшей его жену своим неуклюжим построением: «Нам все время кажется, что мы проживаем свою жизнь. Глупости! Это жизнь проживает нас».

Брекенридж Лансинг родился в Кристал-Лейк, штат Айова, и еще мальчишкой собирался вступить в армию Соединенных Штатов, чтобы потом стать знаменитым генералом. Вместе со своим братом Фишером он сильно увлекся охотой. Добропорядочный баптист не должен каким-либо образом развлекаться в воскресные дни, вот они и убивали по субботам и в праздники. Меткость у него была феноменальная, поэтому он решил поступить в Вест-Пойнт. Его неприятно удивило, когда вдруг выяснилось, что будущие армейские офицеры должны владеть знаниями. Лансинг несколько раз попытался сдать вступительные экзамены, но все время неудачно. Во время учебы в Баптистском колледже в Брокетте он намеревался пойти по духовной части, потом решил, что станет медиком, а затем – адвокатом, но в результате занял место младшего помощника провизора в аптеке собственного отца.

Его отец – мужчина с громоподобным смехом – был заметным членом нескольких клубов и лож, высокомерным мужем и суровым по отношению к детям. Большинство этих качеств Лансинг-старший получил в наследство от отца и передал своим сыновьям. Он занимал разные посты: от распорядителя банкетов до вице-президента – в Фармацевтической ассоциации Среднего Запада и с огромным удовольствием принимал участие в ее заседаниях. У него вошло в привычку во время проведения таких мероприятий изо дня в день засиживаться допоздна за картами в компании коллег. В те времена каждый предприимчивый аптекарь старался прорваться в бизнес, имевший дело с патентованными медицинскими препаратами («змеиное масло», как их называли, то есть пустышки). Мистер Лансинг своего старшего сына Фишера («Зовите меня просто Фиш»), который выучился на адвоката, презирал и боялся, а младшего лишь презирал. Брекенридж своим одним присутствием в аптеке раздражал, и отец выделил ему закуток в подсобке, чтобы занимался разработкой притираний и настоек. Он мечтал о «Линименте Лансинга» или об «Эликсире миссис Лансинг из меда диких пчел», но младший сын не продвинулся в своих трудах дальше производства спиртовой основы для лекарств и составления рекламных текстов, которые требовалось печатать на наклейках. Его закуток превратился в место общения с друзьями, где эксперименты частенько затягивались до рассвета.

Как-то раз за карточной игрой в Сент-Луисе партнер поведал старшему Лансингу, что есть возможность вложить деньги в недавно учрежденную фирму, которая производит препарат на основе эфирного масла из вест-индского лавра. Этот экстракт, в смеси с ромом, апельсиновым маслом и некоторыми другими ингредиентами, широко используется в медицине и косметике. Говорили, что его в больших количествах потребляют те несчастные леди, которые дали «зарок». Лансинг продал два пастбища и участок земли на пересечении дорог, чтобы вложить в это предприятие солидную сумму. Как всегда, ему захотелось убить двух зайцев – заработать денег и услать молодого Брекенриджа куда-нибудь подальше из Кристал-Лейк. Вместе с сыном он отправился в Нью-Йорк и нанес визит в главный офис фирмы, даже устроил ужин в ресторане Халлорана «Стейки и лобстеры». Молодой человек произвел благоприятное впечатление, как всегда, и его приняли на должность агента по закупке сырья. Эфирное масло и ром привозили с Ливардских островов. Брекенридж отправился на Карибы, и там, на острове Сент-Китс, встретил Юстейсию Симс.

Юная леди происходила из английской семьи, которая обосновалась на острове еще в начале XVIII века. Поколение за поколением члены семьи роднились с креольскими семействами Антильских Островов. К этому времени в их жилах текло совсем немного английской крови, но отец девушки Александр Симс оставался английским джентльменом до кончиков ногтей и не только отмечал дни рождения членов королевской семьи, но каждый год 21 октября на утренней заре поднимал над домом британский флаг в ознаменование блистательной победы под Трафальгаром, а потом приспускал его до половины мачты в знак скорби о погибшем лорде Нельсоне. Многочисленная женская часть семьи – обе его бабки, а также несколько их сестер, что дожили до ста лет, – придерживалась другой лояльности. Женщины формально считали себя француженками, хоть и решительно оставались британскими подданными. У них имелись кузины и кузены на всех островах, начиная с Шарлотты-Амалии и кончая Сент-Люсией. Гваделупа была их родовым Эдемом. Как все уважающие себя креолки, они заявляли о своем родстве с Жозефиной, французской императрицей. Эти дамы целыми днями сидели на веранде дома Александра Симса, обмахиваясь веерами и обсуждая соседей, и дожидались, когда их в очередной раз позовут к столу. Мари Мадлен Дютелье Симс была дамой внушительных форм, болтливой, капризной и явно несчастной. Такое впечатление складывалось благодаря царившей вокруг нее праздности, ее вечному недовольству всем и вся и скуки, которую ей не удавалось скрывать. Праздность, в большей степени, лежала на ее совести. Она с таким знанием дела наладила хозяйство в своем доме, что ее семье – а это шестнадцать душ, не считая периодически гостивших у нее родственников, – вполне хватало пяти слуг, хотя держали еще четверых – для солидности. Считалось, что им платят по три шиллинга в месяц, но они почти не нуждались в деньгах: еду, одежду, медицинскую помощь и все