не было дела до того, что мне сказали. Как это было просто чем-то, с чем я должен был жить.

— Алистер… — бормочет Брайар с грустью в голосе.

— Итак, мои родители, по сути, создали меня в чашке Петри17. Генетически модифицировали мои гены, чтобы у меня была точная группа крови, чтобы я изначально был копией моего старшего брата. Чтобы, если что-то случится, я мог дать ему кровь, пожертвовать орган. Я был рожден только для того, чтобы быть запасным. «Наследник и запасной», так нас называл мой дед, — мой голос к концу фразы как будто сдает, как будто весь бензин в моем баке наконец закончился. Теперь я работаю на пустом месте.

Я заставляю себя посмотреть на нее, заглянуть ей в глаза:

— Я хотел покончить с собой с тех пор, как узнал. Я не хотел жить жизнью, в которой я должен был быть только запасным. Дополнением. Только если понадобится орган. Никто не заслуживает такой жизни. А потом я встретил ребят и…

— Они дали тебе причину жить, — заканчивает она, срывая с моих губ слова, которые я не хотел произносить. Зная, что мне нелегко признаться вслух в том, что я в ком-то нуждаюсь.

— Да. Да.

Брайар тянется рукой, убирая волосы с моего лица, пробегая пальцами по моим темным локонам.

— Я рада, что ты встретил их. Я рада, что ты жив, Алистер.

В этот момент внутри меня что-то происходит.

Все эти темные тучи нависают надо мной, и начинает накрапывать дождь. Дождь сильно и быстро падает на внутреннюю часть моей груди, орошая орган, который, как я думал, высох и умер.

Мое сердце было пустыней. Пустым, сухим, лишенным заботы и ухода. Ничего, кроме песка и палящего зноя. И только что впервые в жизни пошел дождь. Сердце бьется уже не болезненно, а ровно, так, как оно всегда должно было биться.

— Когда я впервые увидел тебя на той вечеринке, — я делаю паузу, не зная, как объяснить свои чувства. — Ты заставила меня почувствовать себя живым. Ты взволновала меня. Ты наэлектризовала меня так, как никто до тебя.

То, как она стояла посреди танцпола, окруженная людьми, перед ее лицом клубился дым, а мигающие огни давали мне возможность разглядеть лишь отдельные части ее лица. Но даже через все это я мог видеть ее ясно.

Брайар поглаживает мою грудь, вытягивая из моего горла слова.

— И сегодня, когда я увидел тебя на этом стуле, все, о чем я мог думать, это о последних словах, которые я тебе сказал. Как я позволил своему прошлому диктовать мои чувства к тебе. Я никогда не был так чертовски…, — я крепко зажмуриваюсь. — Напуган, и я ненавижу это. Я не хочу больше это чувствовать. Я отказываюсь снова так себя чувствовать.

И это чистая правда. Я никогда больше не хочу это почувствовать. Я не позволю ей оказаться в таком положении.

— Мы не можем предсказать будущее, Алистер. И это нормально — бояться этого. Страх не делает тебя слабым, он тебя останавливает.

Я думал об этом.

Она была определением этого утверждения. Даже несмотря на то, что я мысленно заставил ее пройти через ад. Я напугал ее, она никогда не прекращала бороться со мной. Никогда не позволяла этому остановить ее движение вперед.

— Я прорву небо, разорву небесные врата, если это потребуется, чтобы ты больше не подвергалась риску. Чтобы помешать мне защитить тебя, придется поднять сам ад. Ты понимаешь?

Брайар кивает, поднимая на меня взгляд, подернутый пеленой усталости. Я притягиваю ее к себе, обхватывая ее руками так, чтобы ее голова покоилась на моей груди.

— Поспи немного, Маленькая Воришка.

— Что это значит для нас? Я не хочу быть девушкой, которой нужен ярлык, но мне просто необходимо знать, что я значу для тебя, — говорит она, и ее губы двигаются по моей голой коже, отвлекая меня на мгновение.

Я не буду ей лгать и надеюсь, что в конце она сможет это принять.

— Если честно, я не знаю, что все это значит, Брайар. Не знаю, как описать, что, когда я рядом с тобой, мое сердце словно бьется в первый раз, или что ты заставляешь меня чувствовать себя живым, — я хмурю брови, продолжая: — я не знаю, как все это воспринимать, что это значит для тебя, для меня, для нас.

И это самое трудное.

Откуда мне знать, что такое любовь, если мне ее никогда не показывали? Когда меня никогда не учили, как получать или давать ее? Моя версия заботы о других заключалась в том, что я избивал Рука, когда ему нужно было сделать больно, помогал Тэтчеру снять шкуру с оленя и позволял Сайласу выбивать банки из-под газировки у меня из рук.

Для Брайар этого было недостаточно, она заслуживала большего.

— Но я знаю, я одержим тем, как ты прижимаешься ко мне. То, как изгибаются твои губы, когда ты злишься, вызывает у меня желание разозлить тебя, просто чтобы это увидеть. Я постоянно бешусь, когда слышу, как другие люди заставляют тебя смеяться, из-за этого мне хочется причинить им боль, потому что на мгновение они делают тебя счастливой, а это хочу делать я.

Она улыбается на моей коже, пока я продолжаю.

— И сейчас я бы остался здесь на всю жизнь, просто слушая, как учащается твое сердцебиение. Не знаю, что я могу тебе дать, но все, что от меня осталось, все, что у меня есть, — твое, на столько, на сколько ты захочешь.

И я говорю серьезно. Каждое слово. Даже если я не уверен, что не совершил огромную ошибку, выложив свои карты так открыто.

Наступает тишина, и я чувствую, как ее губы прижимаются к моей коже в нежном поцелуе,

— А если я хочу, чтобы это было навсегда?

— Тогда это навсегда, Маленькая Воришка.

— Это очень похоже на любовь, Алистер Колдуэлл.

Иглы впиваются мне в кожу, словно меня охватывает полное онемение. Волны покоя оседают на моих плечах, и меня засасывает эйфория, которая приходит от того, что я рядом с Брайар.

Никаких убийств. Никакой истории. Никаких братьев-психопатов. Только я, парень, который готов на все, чтобы удержать эту девушку рядом с собой.

— Это нечто, — бормочу я, прижимаясь губами к ее макушке и глубоко вдыхая, наполняя легкие ее ароматом.

— Тогда это все, что имеет значение. Это все, что мне нужно, — шепчет она. — Все остальное — пустяки.

Я смотрю на свои инициалы, украшающие ее палец, и досадую, что написал их на среднем, а не на безымянном.