опрокинуть. У чьих-то детей будет время убежать. Тэру, что жили ближе к берегу, успели столкнуть в Море лодки. Авмита и Авнора могут спастись, если Господин Морской их сохранит. Дом Наэва стоял ровно посередине и был окружен со всех сторон — его обычное везение. Человек двадцать регинцев против него одного — даже на миг не задержит, а мертвым уже никого не защитит.

Наэв бросил меч, тихо, уверено сказал Тэрэссе:

— Идите назад в дом.

Один шанс из тысячи лучше, чем ни одного. Пусть все будет, как Теор хочет.

Не оборачиваясь, он слышал, как Ана подхватила на руки двухлетнего братишку, ровный девичий голос повторил: “Идемте. Вы же слышали — все хорошо”.

— Зажила ли твоя рука, бывший брат?

Наэв невольно отметил, что даже с ним изгнанник говорит на регинском. Видно, отвык от родного языка.

Теор не убил его мгновенно, приставил меч, заставляя его, безоружного, отступать назад, к дверям. Хочет поиграть, как кошка с мышкой, насладиться местью — слава богам за этот шанс. Регинцы уже хозяйничали в доме, шарили в сундуках, ссорились из-за золотого браслета. Семью Наэва пока не трогали, отчасти потому, что те сжались в углу и почти не бросались в глаза. Отчасти же, потому, что Теор предупредил: эти — мои, этот дом — не жечь. Спесивого островитянина ненавидели все, но регинские воины смутно знали, что даже Герцог лишний раз с ним не спорит. Есть в этом человеке что-то, заставляющее подчиняться.

Взгляд изгнанника скользнул по женщине и выводку детей, и он усмехнулся, словно говоря: так и знал. Их, насколько возможно, прикрывала собой девочка лет двенадцати. Регинцы, наверное, принимали ее за мальчика — стриженную и в мужской одежде. Она что-то шептала маленькому и довольно ловко делала вид, что не обращает на захватчиков внимания. Но не спускала с Теора черных глаз, как кошка, готовая к защите. Он даже присвистнул от внешнего сходства — ну словно перед ним Наэв, такой, каким был двадцать лет назад, только в девичьем облике!

Он обернулся к Наэву:

— Вот и свиделись. Вспоминал обо мне, бывший брат? Или тебе слишком хорошо жилось и с Аной, и без нее? — подступил вплотную. — Был ли ты на Берегу Зубов, когда ее убили? Отвечай!

Наэв ответил:

— Я был Выбранным Главарем в тот рейд. Я видел, как ее убивали. Я был там, на расстоянии чуть больше полета стрелы от нее. Ты это хотел услышать?

В светлых, нечеловеческих глазах полыхнул и погас огонь, Теор произнес тихо:

— Да как же ты жив до сих пор? — глаза снова вспыхнули, уже не болью, а звериной ненавистью, он рассмеялся. — Как ты думаешь, бывший брат, что я теперь могу сделать?

— Все, что угодно, — ответил Наэв.

— Боишься меня?

Наэв не опустил взгляд:

— Да.

— Хорошенькая у тебя монландка. А детишки, неужели, все твои? С Аной у тебя мало что получалось, — не то разрешил, не то приказал: — Подними меч, ничтожество. Кого из своих детей ты больше любишь? Я предлагаю поединок, бывший брат. Однажды я именно так избежал казни. Если победишь меня, получишь жизнь, — не свою, конечно, а кого-то из них. Одного! — рассмеялся, потирая руки, предвкушая. — Хватит тебе смелости сразиться или сразу на колени встанешь?

Лучшему из лучших не интересно было убивать главного своего врага безоружным. Сразить подлеца в битве, да не насмерть, чтоб еще увидел, как перережут детей и жену, еще напомнить напоследок: их гибель — твоя вина. И действительно пощадить одного, дать ему самому выбрать. За столько лет растравленное воображение Теора какой только мести не изобрело.

Все, что он представлял себе, разбилось со звоном, когда Наэв рухнул на колени. Не поднимая головы, спросил:

— А что ты мне приготовил, если проиграю? Мне не справиться с тобой, и ты это знаешь.

— Ты… отказываешься? — мало кто мог заставить Теора растеряться, но Наэву удалось сбить его с толку. — Ты не смеешь!

Наэв в душе даже усмехнулся: сын Алтимара только в бою непобедим, в остальном всегда был предсказуем. Тэрэсса и дети интересует этого безумца лишь пока он, Наэв, жив, покончив с ним, Теор о них забудет. Приходится верить этой надежде, раз другой нет.

Бой на улице между тем догорал, а вместе с рассветом занималось еще одно издали видное пламя. Регинцы встретили его ликующим ревом, островитяне — воплем ужаса, что пронесся над разоренными деревнями Большего:

— Корабли! Наши корабли горят!

Сотни регинцев благословили небеса и Молодого Герцога. Последние сражавшиеся мечи рухнули на землю. “Великан”, “Острие”, “Удача” — горела вся Гавань, регинцы позаботились, чтобы не на чем больше было разорять их страну. Теор даже про Наэва на миг забыл, выбежал на дорогу, чтоб лучше видеть. Потому что свершилось: в самое сердце Островов вонзилась его месть. Тэру — кого свалили и связали и те, кому удалось бежать из разоренных деревень — поверили, как и он: Островам конец без флота.

В Гавани бой был давно проигран. Регинцы хватали людей и отрезали им уши и пальцы, спрашивая: "Где ваши Старейшины?". Пленники указывали на дряхлого старика, что стоял почти в огне, прощаясь с умирающими кораблями: "Это Отец-Старейшина Терий". Он сам сказал регинцам: "Я Терий, Старейшина Островов. Я перед вами. Теперь подарите пленным легкую смерть". Ему накинули веревку на шею и потащили с собой.

На Берегу Чаек Наэв опомнился раньше всех. Ему повезло в кои-то веки — всего-то понадобилось сжечь корабли и надежду его народа. Метнувшись в дом, Наэв жестом подозвал к себе Тэрэссу, огляделся. Захватчики пинками гнали пленников к центральной поляне, а, впрочем, сейчас всех занимало только зарево. Он понимал, что Тэрэсса и малыши сбежать не смогут, в его силах лишь выиграть время. Наэв тихонько подтолкнул ее: “Идем”. Лучше уж регинцы, чем Теор.

Жители Большего не знали еще, что Остров Кораблей в эту страшную ночь проснулся вовремя. Защитники Гавани стояли насмерть, удерживая регинцев, пока другие тэру сталкивали корабли в воду. Два десятка судов избежали расправы и во главе с “Плясуньей” удрали в Море.

Утро

Небо серое, земля красная, Море синее — бесконечно синее, сколько бы крови не смыл прилив. Море не изменить никому, Дельфина похожа на это Море — и потому еще жива. Меч она бросила, и при свете дня старалась выглядеть беззащитной женщиной — авось, не вспомнят, что ночью она сражалась и даже убила. Берег Чаек не узнать, он не похож на разоренные регинские деревушки. Островитяне ведь являлись грабить, а не