– И чему ты стал бы учить моего сына?

– Самому гравному. Чему его не смозете научить вы,господзин.

– Интересно! Это чему же я не смогу научить своего сына?

– Быть сясторивым.

Ужасно удивленный, Фандорин не сразу нашелся, что сказать.Он никогда не думал, что его жизнь со стороны может казаться несчастливой.Разве счастье – не отсутствие несчастья? Разве наслаждение – не отсутствиестрадания?

– На свете счастья нет, но есть покой и воля, – вспомнил онзаветную формулу, всегда ему очень нравившуюся.

Маса подумал-подумал, не согласился:

– Это ошибочное рассуждение, сделанное человеком, которыйбоится быть счастливым, – вновь перешел он на свой родной язык. – Пожалуй, этоединственное, чего вы боитесь, господин.

Снисходительность его тона взбесила Фандорина.

– Пошел ты к черту, философ доморощенный! Это строка изПушкина, а поэт всегда прав!

– Пусикин? Ооо!

Маса сделал почтительное лицо и даже поклонился. Он уважалмнение авторитетов.

В приемном покое университетской клиники, когда японцауводили на обследование, он вдруг посмотрел на Эраста Петровича своимималенькими проницательными глазками.

– Господин, я вижу по вашему лицу, что вы сноваотправляетесь на дело без меня. Прошу вас, не наказывайте меня так. У меняшумит в ушах и немножко путаются мысли, но это не имеет значения. Думать будетевы, я буду только действовать. Для истинного самурая контуженная башка –пустяки.

Фандорин подтолкнул его в спину.

– Иди-иди, пусть сенсей профессор тебя подлечит. Истинныйсамурай должен быть желтого цвета, а ты весь зеленый. И потом, дело у меняерундовое, не о чем говорить.

Однако на дело Эраст Петрович отправился не сразу. Сначалазаехал на телеграф, потом на междугородную телефонную станцию. К доходному домуАбрикосова на Кузнецком Мосту фандоринская «изотта» подкатила уже в сумерках.

Хан Альтаирский квартировал в бельэтаже, занимая всю еголевую половину.

– Как доложыт? – спросил у Фандорина, подозрительно егооглядев, привратник, ражий черноусый молодец в черкеске, с огромным кинжалом упояса. – Его высокостэпэнство заняты. Кушат изволят.

– Я сам о себе д-доложу, – благодушно ответил ЭрастПетрович.

Взял джигита за шею. Одновременно надавил большим пальцем наточку «суй», указательным на точку «мин» и придержал обмякшее тело, чтоб непроизвело лишнего шума. Сия манипуляция обеспечивала нездоровый, нобеспробудный сон продолжительностью от пятнадцати до тридцати минут, взависимости от крепости организма.

Цилиндр и пальто Фандорин оставил в прихожей, посмотрелся взеркало – в порядке ли пробор. Потом отправился по коридору на мелодичный звонсеребра.

Его высокостепенство действительно кушали.

Лысоватый густобровый брюнет с надутой физиономией, котораяпоказалась Фандорину смутно знакомой, мрачно жевал, потягивая красное вино.Судя по этому напитку, а также по взрезанному поросенку и голландской ветчине,законов шариата в своей диете хан не придерживался.

При виде незнакомца хозяин забыл прикрыть рот и замер столько что откушенным куском хлеба между зубов. Прислужник, как близнец похожийна усыпленного привратника, тоже застыл с графином в руках.

– Кто это таков? Почему впустили? – грозно пророкотал хан,выплюнув хлеб на скатерть. – Муса, взашей его!

Фандорин покачал головой. Как можно было выйти замуж, пускайи очень ненадолго, за такого мужлана? Эту женщину безусловно нужно спасать – неот воображаемых врагов, а от самой себя.

Слуга поставил вино и кинулся на Эраста Петровича,по-гусиному шипя. Гость обошелся с Мусой так же, как с его предположительнымбратом: усыпил и аккуратно положил на пол.

Кровь отлила от смуглой плеши брошенного мужа. В ожиданиитого, что незваный посетитель будет немедленно выпровожен, хан отпил вина,проглотить не успел, и теперь оно вытекало по подбородку на крахмальнуюсалфетку. Вид был жуткий – будто у человека приключился удар с горловымкровотечением.

– Кто таков? – повторил его высокостепенство свой вопрос, нов совершенно иной тональности – не с возмущением, а с ужасом.

– Моя фамилия Фандорин. Но, возможно, для вас я стануАзраилом, – назвался Эраст Петрович именем мусульманского архангела смерти. –Всё будет зависеть от исхода нашей б-беседы.

– Фандорин? Тогда я знаю, кто вы. Вы автор этой идиотскойпьесы, а также сыщик-любитель с большими связями. Я навел о вас справки.

Хан сорвал с себя испачканную салфетку и величественносложил на груди руки, сияющие перстнями.

– Я вижу, вы немного успокоились. – Фандорин сел рядом ирассеянно взял в руку десертную вилку. – Зря. Буду к-краток. Вы перестаетедокучать госпоже Луантэн. Это раз. Даете ей немедленный развод. Это два. Впротивном случае… с вами случится нечто противное.

Он покривился – каламбур был решительно нехорош. Но уточнятьсмысл угрозы Эраст Петрович счел излишним. Оппонент явно не заслуживал, чтобыперед ним метали бисер, а тон и взгляд всегда красноречивее слов.

Что хан до смерти перепуган, было очевидно. Еще чуть-чуть –грохнется в обморок.

– Я уже сам решил, что больше близко не подойду к этойсумасшедшей! – воскликнул его высокостепенство. – Она в меня хотела изпистолета стрелять!

Про пистолет Эраст Петрович слышал впервые, но известие егоне удивило. Опасно доводить до крайности женщину артистического темперамента.

– Сами виноваты. Нечего было изображать из себя убийцу.Стало быть, по первому п-пункту мы договорились. Остается второй.

Альтаирский выпятил грудь.

– Никогда я не дам ей развода! Это исключено!

– Я знаю, – задумчиво прищурился Фандорин, – вы говорилиЭлизе, что жена хана не может иметь любовников и не может выйти за другого.Иное дело – вдова хана.

Пожалуй, все-таки собеседник был напуган недостаточно. ЭрастПетрович крепко взял его за шиворот, приставил к горлу серебряную вилку.

– Я мог бы убить вас на д-дуэли, но я не стану драться смерзавцем, запугивающим беззащитных женщин. Я просто прикончу вас. Как вот этогоп-поросенка.

Налитый кровью глаз хана скосился на блюдо.