несколько уединенное.

– Возьми с собой пару книг из библиотеки. – Оддин ободряюще ей улыбнулся. – Распорядись скорее, не стоит терять время. Ты должна уехать рано утром.

Госпожа Торэм несколько мгновений обдумывала слова сына. В какой-то момент ее лицо изменилось, внезапно обнажив чувства. Она поджала губы, будто пыталась сдержать эмоции, ее брови сложились «домиком».

– Что, если… с ним действительно… что-то случится? А я буду так далеко.

Оддин досадливо потер лоб:

– Не думаю, что его и вправду убьют. Полиция не поддастся на провокации толпы, офицеры останутся на стороне закона. Ну… по крайней мере, так было бы в Альбе. Здесь слишком много коррупции среди служителей закона и слишком мало чести. Хорошо. – Он хлопнул себя по бедрам, принимая решение. – Поедешь сначала в Альбу. Мой дом там довольно скромен…

Госпожа Торэм скривилась, но попыталась быстро вернуть безразличное выражение лица.

– Дом довольно скромен, но сойдет для временного пристанища, – настойчиво произнес он; от его внимания не утаилась реакция матери.

– Ты очень любезен, Оддин, – не слишком искренне отозвалась госпожа Торэм, а затем встала. – Пойду распоряжусь, чтобы собрали мои вещи.

И как будто в пустоту она предположила:

– Нужно, вероятно, взять с собой хорошие простыни. Фарфор. – Окинула сына взглядом и добавила: – Зеркало. У тебя ведь дома нет зеркал?

Он закатил глаза, и госпожа Торэм ушла, похоже, мысленно перечисляя все, что создавало для нее домашний уют и с большой вероятностью отсутствовало в доме Оддина в Альбе.

– Что касается тебя, Элейн, – обратился он к теперь уже сытой гостье, – почему бы тебе тоже не отправиться с моей матерью? В Альбе вы обе будете в безопасности, но в достаточной близости, чтобы услышать новости о Ковине.

Она слабо усмехнулась.

– Спасибо за беспокойство, но я откажусь.

– Почему?

– В качестве кого я туда поеду? – спросила она раньше, чем он закончил свой вопрос. – Прачки? Я не готова служить в доме Торэмов теперь, когда это больше не нужно. Даже несмотря на то, что ты и госпожа Торэм кажетесь мне достойными людьми.

Оддин хотел что-то ответить, но, вероятно, понял, что Элейн не примет ни одного предложения.

От дальнейших рассуждений их отвлек визитер. Когда раздался стук в дверь, Элейн встрепенулась: что, если это был Ковин? Кажется, та же мысль посетила Оддина. Он встал и будто бы неосознанно заслонил Элейн от взора любого, кто войдет в комнату.

Но это оказался полицейский. Темноволосый молодой мужчина вошел в столовую, коротко поклонился и сообщил Оддину:

– Велели, значится, доложить вам: есть основания полагать, что убийца, известный как Художник, совершил очередное убийство.

Только тогда Элейн осознала, что совершенно позабыла о связи Ллойда с Оддином. Для нее они были разделены пропастью, на самом же деле эти два человека оказались крепко связаны.

– Известно, кто несчастная? – спросил Оддин, делая шаг навстречу полицейскому.

– Ага, – выдохнул тот, а затем с осторожностью, чуть понизив голос, произнес: – Это наместник. Господин Донун.

Кусочек хлеба выпал из пальцев Элейн. Оддин сперва застыл, а затем медленно повернулся к гостье. Его брови удивленно взлетели вверх.

– Ступайте. Я приеду в участок, – бросил он полицейскому, даже не глядя на него.

– Вас ждут в особняке, принадлежавшем, того самое, убитому. Адрес-то знаете?

Оддин кивнул, и полицейский вышел.

– Я знаю, кто убийца, – прошептала Элейн.

– Пожалуйста, – упавшим голосом промолвил он, – скажи, что я не знаю.

Элейн не сразу поняла, что он имел в виду, и сперва растерянно нахмурилась.

Затем догадка озарила ее:

– Думаешь, я убила Донуна?

Ответом была тишина.

– Почему же я, по-твоему, Ковина не убила? – уточнила Элейн, вставая из-за стола. – За что такая честь наместнику: умереть без страданий?

Она подошла к Оддину. Тот смотрел ей в глаза с надеждой. Неожиданно взяв ее за плечи, он чуть склонился, пытаясь, кажется, заглянуть в душу.

– Скажи, что ты к этому не причастна, и я поверю.

– Я не убивала его, не сойти мне с этого места, если я вру, – искренне отозвалась она.

Еще секунда, и Оддин отпустил ее, облегченно выдохнув. Как можно быть таким доверчивым? Даром что полицейский.

– Но тебе все равно придется поехать туда со мной. Нужно прочитать, что за послание оставил убийца на этот раз.

Элейн сглотнула.

– Да, а по пути я расскажу историю об одном кападонском мальчике… – кивнула она.

Оддин не слишком хорошо принял новость о том, что Художник все это время был у него под носом. Впервые с момента знакомства Элейн услышала, как грубые ругательства вылетают из его рта. Она вновь и вновь описывала ему внешность Ллойда, пересказывала его историю, пыталась объяснить, куда тот направил свою лошадь после расставания у Храма Света. Но наконец они приехали к особняку Донуна.

– Почему ты мне поверил? – спросила Элейн, пока они подходили к дому наместника. – Что не я убила Донуна. У тебя нет для этого совершенно никаких причин… наивно верить всему, что говорит малознакомая девушка.

Он покосился на нее и хмыкнул.

– Я знаю, когда мне врут. Считай это даром. Мне достаточно заглянуть в глаза, чтобы понять, искренне человек говорит или нет.

Элейн недоверчиво фыркнула.

– Я серьезно. – Оддин остановился и взял ее за руку. – Посмотри на меня и скажи что-нибудь, что может оказаться как правдой, так и ложью.

Она сперва закатила глаза, потом с притворной серьезностью уставилась на него.

– Не знаю, что сказать…

– Скажи, что я тебе безумно нравлюсь, – предложил он, лукаво улыбнувшись.

– Ты мне ужасно не нравишься, – тут же отозвалась она из упрямства и смущения.

Оддин пару мгновений вглядывался в ее зрачки, а затем расплылся в улыбке:

– Это ложь, Элейн.

На ее щеках появился легкий румянец, который он вряд ли заметил в темноте. Разумеется, она не поверила в дар, но он так уверенно заявил об обмане, что она и сама вдруг осознала, что соврала. Оддин стал ей глубоко симпатичен. Она испытывала к нему чувства, неуместнее которых была только вся эта сцена: в доме убили человека, а они любезничали друг с другом, почти заигрывая. Осознав это, Элейн нахмурилась и взглянула на дверь, ведущую в дом. Оддин проследил за ее взглядом и тут же стал серьезным.

– Мне нужно взглянуть на тело. Пойдешь со мной? – предложил он.

Она вздохнула. Кровь застыла в венах при мысли о том, что предстояло увидеть.

Вместе они вошли в холл, где сразу же наткнулись на убитого в луже крови. Парадный камзол и блузка Донуна были распороты, на бледной коже виднелись кровавые надрезы.

Элейн тут же отвернулась, уткнувшись в плечо Оддина. Открывшаяся картина вызывала тошноту.

– Прости, – пробормотал Оддин. – Давай я перерисую символы и покажу тебе.

Он начал давать распоряжения, чтобы