Так она не солгала! По крайней мере в этом.

– Но она нарушила обещание, данное Элисон, и вышла за меня замуж! Почему же и тогда ты промолчал?

– Я считал, что Элисон имеет право на Эррадейл. – Каллум пошевелился в полутьме. – Как я и сказал… я надеялся, что это заставит Элисон вернуться. Что она будет бороться за свою землю, а не выйдет замуж за этого ублюдка Гранта. А потом, когда стало ясно, что она не вернется… я увидел, как счастлив ты с Сэм. А она с тобой. Вот я и подумал: пусть хоть одному из нас повезет в любви.

Гэвина захлестнул поток чувств, несколько мгновений он не мог вымолвить ни слова.

– Не стой мы на пороге смерти, я не осмелился бы просить у тебя прощения, – добавил Каллум.

– Не стой мы на пороге смерти, я бы тебя так легко не простил!

И друзья – хоть и не видели лиц друг друга – обменялись улыбками.

– Ты, Торн, был мне как брат с тех пор, как…

Но в этот миг дверь распахнулась, и Гэвин замер в изумлении. Перед ним стоял Демон-горец собственной персоной – огромный и грозный, в килте и с кинжалом на боку, а за ним двое стражей вели закованным в цепи того, кого Гэвин менее всего ожидал здесь увидеть.

– Ах ты сукин сын! – заорал Гэвин и рванулся к Грачу, который каким-то непостижимым образом даже в цепях умудрялся выглядеть безмятежно-самодовольным.

– Осторожнее, Гэвин! – Лиам шагнул в камеру и подал стражникам знак освободить обоих узников. – Этот человек сдался, не оказывая сопротивления. Хотя признаю, выследить его оказалось очень нелегко!

– Те, кого разыскивают, умеют прятаться, – с невозмутимым видом заметил Грач.

Сообразив, что совершить убийство в тюрьме – не лучший способ выбраться на свободу, Гэвин затих и, едва сдерживая нетерпение, позволил стражникам снять с себя цепи. Затем, повернувшись к Лиаму, проговорил:

– Я был уверен, что при следующей нашей встрече ты накинешь мне петлю на шею, а не станешь спасать меня от петли.

На лице Демона-горца отразилось весьма странное чувство, заставившее Гэвина отвести глаза. Не знай он брата лучше, сказал бы, что тому больно.

– Ты Маккензи, Гэвин. И мой брат. Я не мог допустить, чтобы тебя повесили, – тихо сказал Лиам.

– Когда герцог Тренвит повесил Хеймиша-младшего, родственные чувства тебя не остановили, – пробормотал Гэвин.

– Хеймиша уже нельзя было спасти. Ты сам это знаешь.

– Вся ваша семейка плавает в крови, – с легкой усмешкой заметил Грач. – А преступником называют меня!

Словно ощутив напряжение между Гэвином, Каллумом и Грачом, стражники поспешно вывели двоих освобожденных из камеры в коридор, а Грача тотчас же заперли, провернув массивный ключ в замке. Теперь он был виден сквозь решетку в двери, но добраться до него Гэвину бы не удалось.

– И все же не понимаю, – проговорил граф, растирая запястья, на которых остались следы оков. – Каким чудом мы оказались на свободе?

– Я почувствовал угрызения совести и во всем признался, – сообщил из-за решетки Грач.

Гэвин в недоумении воззрился на узника – самого знаменитого пирата со времен Черной Бороды и сэра Фрэнсиса Дрейка. Затем перевел прищуренный взгляд на брата – и снова на Грача.

– Угрызения совести? – переспросил он. – И что же ты им сказал?

– Только правду. – Лицо Грача, покрытое шрамами, в полутьме камеры казалось еще более пугающим. – Сказал, что спрятал товары и оружие на твоей земле без твоего ведома, рассчитывая, что если их найдут, то вина падет на верного слугу короны. Как видите, я готов сотрудничать со следствием. Быть может, королевский суд смилостивится надо мной? – Безмятежный голос пирата сочился насмешкой и ядом.

– Но… как же так?.. – пробормотал ошеломленный Гэвин.

– Будьте добры увести мистера Монахана, – обратился Лиам к стражникам. – А мы с магистратом перемолвимся несколькими словами с этим преступником.

– Слушаемся, лэрд! – хором ответили стражи и повели Каллума прочь, к свободе. Лицо ирландца выражало безмерное облегчение.

– У тебя очаровательная жена, – светским тоном заметил Грач. – А у жены – пара весьма убедительных револьверов.

Саманта? Она-то здесь при чем? Она здесь? На миг Гэвину почудилось, что сердце его вот-вот вырвется из груди.

– Ты шутишь! – выдохнул он.

– Отчасти – да. – Грач рассмеялся, и смех его отразился от стен темницы зловещим эхом. – Что ж, в любом случае я собирался в Лондон. Почему бы не проехаться за казенный счет?

Впервые в жизни Гэвину пришла в голову мысль о том, что можно умереть и от изумления. Он уставился на свои грязные руки, на когда-то белые манжеты, затем перевел взгляд на лицо брата с ненавистными чертами отца.

– Лиам, почему ты здесь? – прошептал он.

– Я же тебе сказал…

– А я сказал тебе – в день свадьбы, – что я больше не Маккензи! Ты мне не лэрд, и мои дела тебя больше не касаются!

Из груди Лиама вырвалось поистине демоническое рычание.

– Ты думаешь, Гэвин, что бумаги из английского суда решают, какая у нас кровь? Можешь изъять все упоминания о нашем клане из всех документов, начиная со времен Вильгельма Завоевателя и из всех исторических сочинений, – но ты все равно останешься моим братом!

В этот миг Гэвин – человек, который привык отворачиваться от собственных чувств, а не встречать их лицом к лицу, – вдруг ощутил, как что-то сжало ему горло. Ему пришлось откашляться, чтобы это странное ощущение исчезло.

Лиам внимательно посмотрел на него, и взгляд его смягчился.

– Знаешь, мы ведь с тобой похожи больше, чем кажется. И может быть, нам стоило бы… действительно стать друг другу братьями.

– Да, отец у нас один, но это еще не значит, что мы хоть в чем-то похожи, – проворчал Гэвин.

Он ожидал привычного взрыва ярости, но Лиам, усмехнувшись, ответил:

– Знаешь, Демоном-горцем прозвали меня, но и у тебя характер не мед. Характер Маккензи. Ты просто научился скрывать свои чувства под маской иронии и безразличия. Но я-то прекрасно понимаю, как злишься ты… ну, например, на свою жену. Злишься даже сейчас.

– Она мне не жена! – выкрикнул Гэвина. И в то же время он невольно задумался о том, как Саманта ухитрилась уговорить Грача сдаться.

– Она тебя любит.

– Она лгала мне, – процедил Гэвин сквозь зубы. – Такую ложь нельзя простить!

– Вот и еще одно сходство между нами. Или ты забыл, что Мена приехала в Шотландию под видом безобидной старой девы-гувернантки, а оказалась беглой виконтессой?

– Но Саманта… – Это имя, казалось, отдавало горечью. – Она была замужем.

Лиам пожал плечами.