– Как и Мена. Если помнишь, она была все еще замужем, когда я раскрыл ее обман. А Саманта… хотя бы действительно вдова.

– Потому что убила своего мужа!

– Какая, право, интересная женщина, – с безмятежной улыбкой проговорил Грач, следивший за ними из-за решетки. – Да ладно, думаю, все мы согласны, что не каждая безвременная смерть – трагедия!

– И не забудь о ребенке! – продолжал Гэвин, не обращая на Грача внимания.

– Да, верно. – Лиам в замешательстве почесал в затылке – этот жест Гэвин нередко замечал и за собой. – При любых других обстоятельствах такая ложь была бы непростительной. Быть может, ты и впрямь не в силах ее простить. Но Торн, подумай вот о чем… Она готова была на все – только бы ее ребенок не стал одним из Мастерсов. Я знаю еще одну леди, которая готова была на все, чтобы ее сын не стал одним из Маккензи. И знаешь… у обеих были на то серьезные причины.

И снова Гэвин с трудом сглотнул. Лиам положил ему руку на плечо – и от этого стало еще тяжелее.

– Знаешь, может быть… нам необязательно быть сыновьями своего отца. Можно быть просто братьями. Братьями Маккензи.

Гэвин заморгал, разгоняя странный влажный туман перед глазами. И взглянул в глаза брату. Взглянул в темные глаза, в которые так часто с улыбкой смотрел в детстве.

– Лиам, ты думаешь, для нас возможно искупление? После той ночи? После всего, что сделали мы друг другу?

– Я думал, в Инверторне ты был в безопасности. И я не знал, что за свободу матери ты заплатил кровью.

– Потому что ты ушел, Лиам! Ты нас бросил!

– Не просто ушел – бежал. Бежал от отца снова и снова. И каждый раз что-то забирал у тебя. Даже любимую женщину… – Сунув руку в свой спорран, Лиам достал оттуда несколько бумаг с печатями. – А теперь, брат, хочу хоть что-то тебе вернуть.

– Что это? – спросил Гэвин, вглядываясь в печати Государственного архива.

– Все это время Саманта хотела сказать тебе правду.

– Откуда ты знаешь?

– Из этих бумаг. Если бы она успела отдать их тебе, ты все бы понял.

Гэвин сломал печать и дрожащими руками развернул документ. Буквы прыгали перед глазами, с трудом складываясь в слова, и смысл этих слов…

– Договор о купле-продаже… – читал Гэвин. – Продавец: Элисон Росс, покупатель: Саманта Мастерс… все земли и постройки поместья Эррадейл в вечное владение… по стоимости… – Гэвин раскрыл рот и поднял глаза на брата. – Эта сумма – размер ее годового дохода, о котором мы условились!

И на несколько порядков меньше, чем предлагал он Элисон Росс за землю всего несколько месяцев назад.

– Как видишь, – кивнул Лиам. – И эту сделку она начала готовить сразу после вашей свадьбы, если не до нее.

Не может быть! Как же так? Выходит, она пыталась ему сказать, умоляла выслушать, а он не стал ее слушать! Сказал, что она для него ничего не значит.

– Посмотри второй документ, – предложил Лиам.

Гэвин развернул вторую бумагу – и схватился за каменную стену, чтобы удержаться на ногах. У него подогнулись колени, когда он прочитал:

– Передача поместья Эррадейл в дар Гэвину Сент-Джеймсу, графу Торну…

– Из клана Маккензи, – закончил Лиам. – Она любит тебя, Гэвин. Что бы она ни говорила, о чем бы ни молчала – этого отрицать невозможно.

Гэвин схватил брата за рукав. Он вдруг понял, что не может терять ни секунды.

– Сейчас она в Рейвенкрофте?

Лиам сокрушенно покачал головой.

– Уехала на континент. Мы с Меной уговаривали ее остаться, но она боится преследования и выдачи в Америку. Ее ведь до сих пор разыскивают за убийство.

Гэвин замер на несколько секунд. Потом, взглянув на брата, отрывисто проговорил:

– Дориан сейчас в замке Бен-Мор?

– Дориан? – Из-за двери камеры послышалось звяканье цепей. Грач шагнул к зарешеченному окошку. – Ты говоришь о Дориане Блэквелле?

– Да.

– А у тебя с ним что, какие-то дела?

Гэвин промолчал. Впервые он уловил в голосе Грача некоторое волнение, что, пожалуй, пугало даже больше обычной его невозмутимости. Он быстро взглянул на Лиама. Оба они слишком хорошо знали Черное сердце из Бен-Мора и до сих пор старались не иметь с ним никаких дел. Однако же…

В конце концов, он их сводный брат.

– Меня не удивляет, что ты с ним знаком, – проговорил наконец Гэвин, покосившись на Грача.

– Нет-нет, я никогда с ним не встречался, – ответил пират, он, казалось, уже овладел собой. – Но имя Дориана Блэквелла хорошо мне знакомо. Для того я и решил воспользоваться бесплатным проездом в Ньюгейт, чтобы выяснить там некоторые обстоятельства, связанные… с нашим общим прошлым.

Лиам шагнул к решетке.

– Предупреждаю тебя, Грач, он – один из нас! И мы не позволим тебе…

– Один из вас?! – изумился пират.

Взгляд пронзительных черных глаз уже не в первый раз навел Гэвина на мысль о том, что Грач, как ни странно, очень похож на Дориана.

– Наш брат, – уточнил он, разглядывая пирата с подозрением.

– Надо же! – усмехнулся Грач. – Чтобы вы там ни говорили о своем отце, в одном он преуспел – произвел на свет целую когорту опасных сыновей!

– Верно, Грач, – кивнул Гэвин. – И мы предупредим Дориана, что ты его ищешь. Он будет готов к встрече.

– Что ж, предупреждайте! – Глаза Грача сверкнули как обсидиановое стекло. Отлепившись от решетки, он скрылся в глубине камеры и уже оттуда прокричал: – Ко мне он подготовиться не сможет!

Саманта давно уже поняла: для того чтобы скорбеть и плакать, лучшего места, чем море, не найти. Море – бесконечный океан соленой воды… И что прибавят к нему еще несколько слезинок? Ровным счетом ничего. Ее слезы – для моря ничто. Как и сама она – для единственного мужчины, которого любила.

Да, теперь она поняла, что никогда по-настоящему не любила Беннета. Просто он был ей тогда нужен. Поначалу, конечно, нравился, с ним было весело, и она чувствовала себя желанной. Но то горе, что пережила она, потеряв его, никак не могло сравниться с ее нынешним безнадежным отчаянием.

Когда она пересекала Ла-Манш, сердечная боль немного отступила из-за морской болезни. Трудно думать о разбитом сердце, когда, склонившись над ночным горшком, извергаешь в него съеденное за ужином. Чтобы хоть как-то отвлечься, Саманта изучала карты и путеводители по Европе – выбирала место, где можно было бы растить ребенка. Наконец остановилась на Нидерландах и, сойдя на берег, на следующий же день села на поезд до Амстердама.

О своей боли она старалась не думать – сосредоточилась на будущем, на ребенке, растущем у нее во чреве. Не глупо ли ставить свое счастье в зависимость от мужчины – и в конечном счете все разрушить?