сердцу милой, время провести. Прости меня, говоришь, старче, очень я наказ твой выполнить старался, все пальцы себе стёр, ягоды эти собирая — но выскочил тут из-за куста болибошка проклятый, заладил, как сам корзинку с ягодами потерял, и бегал вокруг меня, и причитал, и так мне дурно сделалось, что корзинку-то он у меня из пальцев и выхватил, а я и не заметил — спасибо скажи, старче, что вообще с головой раскалывающейся я в деревню вернулся. А старче на тебя смотрит и зубами скрипит: и рад бы он к тебе придраться, да что он против выходок лесных сделает?

— Придраться… — задумчиво Веш повторяет. — Ну, если придраться… ну, тогда, наверное… Нет, прости, Вран, не могу я этого понять. У нас никто ни к кому не придирается, у нас всегда всё справедливо. Дураки твои старейшины какие-то.

Усмехается Вран криво. «Всегда всё справедливо». Ну да, как же, как же.

Но с таким искренним сочувствием Веш на него глазами своими тёмными смотрит, так сильно верит, что по-другому всё среди лютов, что и не хочется Врану особо заблуждения его развеивать. Не похож Веш совсем на деревенских — ни наивностью своей, ни внешостью. И откуда смуглость такая с глазами раскосыми в деревне врановой бывшей взялась? У лютов-то половина такими ходит, и Бая с Искрой, и Лесьяра, и Зима даже — а у Врана один Войко только с вихрами смоляными носился, да и у того, говорят, мать с менялой из земель чужих на одну лавку легла, и чуть её за это отец войковский вместе с младенцем, в утробе ещё росшим, не прибил…

Занятно.

— Ну, старейшины-то, может, и дураки, — соглашается Вран. — С этим я не спорю: большинство людей — дураки, уж нам ли этого не знать, Веш, хватило нам их глупости. Но не всегда от глупости решения такие у… главных исходят — вот, например, на меня посм…

— Вран, — прерывает его Бая насмешливо. — Уверен ли ты, что уши выбрал верные, чтобы горестями своими в них делиться?

— ДЕДУЛЯ! — разъярённо Сивер рявкает, да так громко, что птица с дерева соседнего испуганно слетает. — Да хозяин бы тебя в трёх соснах затерял, дедуля, мать твою лесную! Ягоды я…

Нет, заканчивать с этим надо, и поскорее — иначе до ночи они около этих кустов стоять будут.

— И что, ты правда думаешь, что дедуля твой из лещины выйдет? — спрашивает Вран. — На кой лес ему дурак такой, который в орешнике ягоды искать собрался? Тут уж никакую боль в голове ему не вызвать — как заболеть может то, что не работает совсем?

Недовольно из кустов голова Сивера высовывается.

— Как всегда, самый умный, Вран? — цедит Сивер. — Откуда мне знать, где ягоды эти проклятые растут? Не лекарственные они, а, следовательно, разбираться мне в них и не…

— Так спроси у того, кто знает, — снисходительно Вран его прерывает. — Земляница отродясь в зарослях таких, как здесь, не росла — тут либо на опушку идти надо, либо на полянку какую…

— Ну так иди, кто тебя за хвост держит? — огрызается Сивер. — Сколько ты стоять тут собирался, если сам знаешь, где он ошиваться может? Ждёшь, что я всё за тебя сделаю? Может, и чудо для тебя добыть я должен, а потом тебе его отдать?

— Уж понятия я не имею, зачем ты вообще мне здесь понадобился, — ядовито Вран отвечает, всё же протягивая руку, чтобы Сивер за неё ухватиться мог, выбираясь из кустарника. И хватается всё-таки Сивер за неё после раздумья недолгого. — Но не спорю я уже ни с чем, себе дороже.

— К землянице мы сейчас пойдём? — радостно Веш спрашивает. — Вот это да! Я уж и не помню, когда в последний раз ягоды ел — а почему мы их, кстати, совсем не собираем? А, нет, помню! Сивер, а мы как раз летом прошлым и ели — помнишь, когда у тебя опять ничего с Рыжкой не получилось, и удрала она от тебя в лес, и ты ей ещё вслед кричал: «Куда?!», а потом мы её потеряли, а потом на куст морошки наткнулись и до вечера у него просидели, и ел ты эту морошку и приговаривал, что нахер тебе всё это не…

— Да-да, — торопливо его Сивер перебивает. — Да, помню, помню, было, было. На всех ягод не хватит, а выбирать, кому давать, а кому — нет, плохое дело. Вот поэтому и…

— Но ты же ел тогда? А почему мы ничего в племя не принесли? А сейчас принесём? А почему — не хватит? Если хозяина попросить да сумок с собой набрать, я думаю, всё получится! А я бы стариков целый день ягодами кормил, если бы захотели они — и сейчас давай им принесём, обрадуются они, правда? Бая, а ты бы хотела о стариках, как Вран, заботиться? А я думаю — все бы хотели, хорошее же это дело, повезло тем, кто…

Хватает Веш Сивера за одну руку, а Баю — за другую, и трещит, и трещит, и трещит. Столько Вран поддёвок забавных для Сивера придумал, чтобы улыбку у Баи вызвать, столько ответов остроумных — да не услышит Бая ничего, всё её внимание Веш на себя перетянул.

— Веди, — спокойно Врану Самбор говорит.

И ничего Врану не остаётся, как вперёд молча тронуться — пока Веш вдохновлённо рассуждает, как здорово со стариками возиться.

Почему-то кажется Врану, что Веша-то как раз Лесьяра к ним и не приставит.

* * *

— Вот он, — шипит Сивер за спиной у Врана, на полуслове Веша прерывая.

Да Вран уж видит.

Вернее, сначала слышит.

«Бу-бу-бу, — кусты бормотанием старческим шелестят. — Тридцать один, тридцать два, тридцать три… Бу-бу-бу… А где… А остальные тридцать где? Ободрали… ободрали, как пить дать… Опять ободрали, ужо гонял их дед старый, гонял, отводил, отводил — всё берут, всё стряхивают, токмо поспела — и нет ужо половины… Бу-бу-бу… А я их… А я вот так их… А потом вот так…»

Присматривается Вран: копошится в кустах что-то крохотное, едва головой до листьев верхних достающее да бородой своей клокастой меж веток скользящее; ладно скользящее, ловко, уж запутаться борода в ветках этих должна была, ан нет — как водицей сквозь них просачивается, словно часть куста эта нечистка маленькая.

— Ух ты, — громко шепчет Веш. — Какой хорошенький!

«Хорошенький?..»

Да, не преувеличивали старики, когда сердце чистое Веша Врану хвалили — даже после трёх чашек мёда, хорошо перебродившего, не назвал бы Вран дедка этого неопрятного «хорошеньким».

Оборачивается дедок на