Вернее, Чемберс разговаривал, а я по большей части слушала и считала минуты до конца встречи. Было трудно дышать при нем. Я понимала, что это ненормально. С каждым днем меня все сильнее охватывало до боли знакомое чувство беспомощности. Словно напоминание о прошлом, о том, что любой урод, который физически сильнее меня, может сделать со мной что угодно, полностью подчинив мою волю. И это убивало. Я понимала, что снова потеряла контроль над своей жизнью, который так долго пыталась вернуть. Я больше не контролировала вообще ничего.

Чемберс не нравился мне как мужчина. Он и не делал явных попыток флирта или физического сближения. Повторюсь: он был очень галантен. Со стороны наши отношения напоминали дружеские, если не знать о шантаже и принуждении к общению. Я не считала Леона совсем плохим, нет… Казалось, что он очень одинок. Он был приятен в общении, но я не нуждалась в друзьях или парне, понимаешь? Мне просто не нужно было так много Чемберса в моей жизни. Но его давление обступало со всех сторон, словно стены вокруг сужались, и я боялась, что еще немного – и меня окончательно сдавит его хватка.

Чемберс сделал все, чтобы основательно заполонить все мое пространство и отравить мне жизнь. Даже будучи одна в своей квартире, я все равно чувствовала его присутствие. Словно он все слышал, все видел, иногда казалось, что я ощущала его дыхание или чувствовала запах его парфюма. В некоторые моменты начинало казаться, будто это не я решала сделать что-то. Встав с дивана или подогрев макароны с сыром на обед, я порой задумывалась: сама ли я приняла это решение или он контролировал меня? Эти мысли становились абсурдными, но я больше не понимала, кто я.

Я начинала сходить с ума.

Так все и продолжалось. Работа, беседы с Чемберсом, курьеры, приносящие подарки. Каждый вторник – встречи в парке. Я не могла думать ни о чем, кроме этого. Чувствовала себя в тисках. Словно мне перекрыли воздух. При каждой встрече он старался найти повод участить их, предлагал провести время где-то вне парка, съездить вместе на уик-энд. И написывал, написывал, написывал в чате и в мессенджерах… бесконечно. Очень навязчиво. Будь он даже самым приятным человеком в мире, это было слишком, понимаешь? Его давление… Оно ощущалось во всем. Чемберс навязывал свое мнение. О том, как мне жить, где жить, кем работать, чего желать, чего стыдиться, как вести себя, как мыслить, как чувствовать. И преподносил это так… словно добродетель. Словно он желал мне добра, что бы это ни значило в его больной голове. Ему не было интересно, чего хотела я и в чем я видела добродетель. Чемберс считал, что существовало лишь его мнение.

Боже, Ви, я ведь ему доверилась. Не знаю, чем я думала, но… поначалу он заставил меня почувствовать себя в безопасности. Впервые за многие годы. Я почувствовала надежность, крепкое плечо друга, и доверилась… Рассказала о том, что произошло со мной много лет назад на той вечеринке в академии. О самом отвратительном насилии. О самом ужасном, что сломало меня навсегда. Я ненавижу себя за это. Ненавижу, что доверила этому злому человеку такое. И тем самым собственноручно отдала ему власть над собой. Он знал мою боль, знал мои раны и знал, как искусно давить на них, чтобы обезоружить, подчинить, заставить меня беспомощно истекать кровью. А я не могла сопротивляться. Снова. Снова это ощущение, словно ты не можешь пошевелиться, словно не дышишь и просто не живешь.

Но это должно было закончиться. Рано или поздно. Так не могло продолжаться. Он захотел бы все больше и больше. Такие, как Чемберс, жаждут власти и жаждут доказать ее самим себе. Как видишь, он не успокоился, пока не получил полный контроль надо мной.

Когда я узнала, что беременна, то была в шоке. Нет, черт, я была в настоящем ужасе. Я была не готова и не понимала, как это могло произойти, ведь я всегда осторожна. Точно знала, что ребенок от Морона, но мы с ним расстались, и мне было совершенно плевать на него. Мне ничего не нужно от этого человека, и я не стала ему рассказывать.

Я решила оставить малыша. Не знаю почему. Это просто безумие в моей ситуации. Я давно потеряла веру в то, что смогу быть матерью. Для меня это что-то такое… святое. Чего я не достойна после всей грязи в своей жизни. Но это случилось. Словно чудо. Малыш появился, и я решила, что так и должно быть. Почувствовала, словно во мне появилась надежда и силы начать все заново. Может, это были просто гормоны, но я поняла, что должна дать себе шанс. Теперь мне было ради кого жить. Не ради себя, а ради ребенка. Я правда хотела его, Ви… Хотела стать мамой и дать кому-то шанс на лучшую жизнь, оберегать от всего плохого. У меня не было плана, но впервые в жизни появилась чертова вера, что у меня получится.

В одном из наших последних разговоров Леон поделился своей мечтой, что хочет создать семью и иметь детей, хоть я и не спрашивала его. Может, из-за этого, а может, из-за того, что у меня давно ехала крыша, меня охватила паранойя. Я подумала, что Чемберс догадался о моей беременности и не просто так заговорил о детях. Осознав это, я будто похолодела изнутри. Мне стало дико страшно. Впервые не за себя.

Я понимала, что Чемберс и его маньячные замашки не дадут мне спокойно воспитывать ребенка. Нам не нужна была ничья помощь, я не хотела чувствовать себя обязанной и отдавать кому-то власть не только над собой, но и над моим малышом. Не могла этого допустить, поэтому решилась бежать. Другого выхода не видела. Все равно в Сиэтле меня ничего не держало.

Накоплений на счете хватило бы на первое время, чтобы начать новую жизнь в другом месте. Я выбрала день, когда уеду навсегда. Это было прямо перед твоим приездом. Я сняла все деньги со счета, забронировала билет на автобус до твоего кампуса. Собиралась написать по пути, чтобы ты не ехала ко мне, что я сама приеду.

Весь тот день я поддерживала связь с Чемберсом. Отвечала на его сообщения так быстро, как могла, чтобы он ничего не заподозрил и не вышел из себя. Я тогда не знала всего, на что он способен, но была не в том положении, чтобы рисковать. Собрав самые важные вещи, вызвала