Чемберс стоял как статуя и пронзал меня взглядом. Я не слышала, как он вошел, но теперь даже не удивлена, что в тот день Леон так нагло проник в мою квартиру. Я замерла. Меня вновь сковало это чувство, что некуда бежать, что я в ловушке, а передо мной опасный хищник и он вот-вот схватит меня.

По мне явно было видно, что я куда-то собралась, и надолго. За мгновение в холодном взгляде Чемберса прочиталось: он все понял. Я не успела ничего сделать, как он напал. И я просто отключилась. Видимо, вырубил меня чем-то.

Очнулась уже в его доме на озере. Все, что там происходило, все еще словно под туманной пеленой в памяти. Врач сказал, это действие психотропных препаратов, которыми меня пичкал Чемберс. Со временем память может проясниться, но, честное слово, я этого не желаю.

В доме у озера Леон вел себя так, словно мы сраная счастливая семейка из рекламы йогурта: он – добытчик в костюме, а я – скромная домохозяйка. Только вот я была напичкана психотропами, а он – гребаный психопат. Он держал меня в комнате на втором этаже с привязанными к изголовью кровати руками. Почти все время я спала, не чувствуя собственного тела и с туманом в голове. Когда Леон приходил с работы, то говорил со мной о своих повседневных делах и мыслях, будто мы и правда семья, будто я его чертова женушка и меня волнует, как у него прошел день и сколько сделок он сегодня заключил.

Чемберс заставлял меня носить одежду, которую он покупал. Всякие женственные старомодные платья. Заставлял наносить духи, которые он выбирал. Отвратительная вонь. И наверняка дорогущая. Заставлял сидеть напротив него в столовой и молча ужинать вместе, имитируя нормальный семейный быт. Видимо, в его больной голове жизнь напоминала глянцевую картинку, о которой он мечтал. Красавица скромница-жена, которая ждет дома с теплым ужином, смотрит в пол и подает голос лишь тогда, когда ей позволят. Со стороны это наверняка выглядело как артхаусная постановка.

В эти промежутки времени, когда мы ужинали, я ощущала проблески сознания. Разговаривала с ним на автопилоте, но фоновая тревога гудела во мне. Я боялась есть то, что он готовил, понимая, что со мной что-то не так. Но не могла не есть, страшно было ослушаться, потому что в памяти мелькали смазанные отрывки, как он бил меня. Уже не помню, когда и за что. Вся память – сплошное месиво. Но я боялась не за себя, а за малыша. По поведению Чемберса я понимала, что он еще не догадался о беременности, и до последнего надеялась, что мне удастся сохранить тайну. Черт, я ведь даже не могла знать, все ли в порядке с ребенком внутри меня… Леон пичкал меня отравой, истязал, но гребаная надежда жила во мне. Я верила, что малыш не пострадает, что мы справимся, вырвемся из этого плена.

Из-за небольшого срока живота еще не было отчетливо видно. Будто я просто немного набрала вес. Но Чемберс это замечал. Замечал и подкалывал, думая, что это смешно кому-то, кроме него самого. Это было отвратительно. Все, что Леон говорил и делал со мной. Он узнал бы о беременности так или иначе, это было делом времени, и я боялась даже подумать о том, что произойдет. Он не дал бы нам с ребенком спокойной жизни.

Но самое странное во всем этом было даже не то, что Леон похитил меня, истязал и держал взаперти, как вещь для своей идеальной картинки жизни. Самое странное и жуткое, что он называл меня другим именем. Беатрис. Он прекрасно знал мое настоящее имя, но когда мы оказались в его доме, словно по звонку в дешевом театре, он всерьез поверил, что я Беатрис. Чемберс верил в свою извращенную реальность так свято, как праведный католик верит в Иисуса. А я была вынуждена подыгрывать этому бреду.

В тот день, когда вы с Джеем нашли меня… Чемберс узнал, что я беременна. Он все понял. Я была загнана в угол. Этот ублюдок уже считал моего ребенка своим. Боже… Меня до сих пор тошнит, когда я думаю об этом. Я не могла молчать, не могла позволить ему это. В тот момент сознание будто моментально прояснилось, и я увидела перед собой эту жуткую картинку: как слетевший с катушек Чемберс продолжает играть в семью с живыми куклами – не только со мной, но и с моим малышом. Как он будет травить нас и издеваться над моим ребенком, как станет воспитывать его со своими больными установками в голове, как мой ребенок начнет называть Чемберса папой, не зная всей правды и не ведая, что такое нормальная жизнь. Я не могла вынести даже мыслей об этом. И сорвалась. Высказала все, что думаю.

Чемберс схватил меня и едва не задушил. Я почти потеряла сознание, но внезапно почувствовала последний прилив сил. Это было так странно. Будто воля к жизни малыша внутри дала мне силы сопротивляться.

Мне удалось защитить себя, но я потеряла самое главное. Мой малыш мертв. Он не родится, не увидит этот свет, а я жива и ненавижу себя за это. Гребаный Чемберс жив, и я хочу, чтобы он гнил в земле.

И скажи мне после всего… где же здесь Бог со своей справедливостью?

Глава 37.

Синдром спасателя

Nightcall – Sleepwalking

Остановившись на светофоре, Миллс вжался в руль и забарабанил по нему большим пальцем. Одолеваемый беспокойством, он испытывал необходимость двигаться дальше. Стоять на месте и ждать проклятый зеленый свет казалось невыносимой пыткой. Его сознание и тело вновь поглощал раздирающий приступ тревоги.

После допроса Джаред больше не мог находиться в полицейском участке. Пробыв там весь день, копаясь в морально тяжелом для него деле, сидя напротив отвратительного Чемберса, он ощущал тошноту. Ощущал потребность сбежать и спрятаться от давящих мыслей. Убедившись, что его помощь не нужна в участке, сел в машину и сразу направился домой.

Но мысли не отпускали, тревожные воспоминания не переставали всплывать, стоило прикрыть уставшие глаза хотя бы на мгновение.

Перепуганный, полный боли взгляд Вивьен, окровавленная и беспомощная Сара в доме у озера, холодная больница, грубый тон мистера Марча, а затем Чемберс и все его мерзкие слова… События прошедших суток болезненно прокручивались в пульсирующей голове Джареда. Чувство вины не