Но я все расскажу Александру, и он тебя в порошок сотрет!

Дверь открывается, в проеме возникает силуэт Мартена. Импозантный.

Обоим стоило избегать общих туалетных комнат.

– Нервничаешь? – насмешливо интересуется заместитель директора.

Он разглядывает ее с вечным своим самодовольным видом.

Бедняга Филипп, ты не знаешь, что тебя ждет!

– Мне не с чего нервничать.

– Действительно, кости брошены, – подтверждает Мартен с многозначительной улыбкой.

Несколько нескончаемых секунд они смотрят друг на друга в отражении в зеркале. Потом Хлоя возвращается к себе в кабинет и нос к носу сталкивается с президентом.

– Пора, Хлоя.

– Идемте, – говорит она.

Он берет ее за руку, это непривычное прикосновение ее успокаивает. Они идут вместе в большой зал собраний, где уже ждет часть руководящего состава. Они словно движутся к алтарю по кафедральному собору.

Столы и стулья сдвинуты в глубину зала. Значит, собрание или, вернее, речь будут слушать стоя.

Появляется Мартен, пожимает кому-то руки. Его взгляд в молчаливой конфронтации снова падает на Хлою. Пардье встает у окна и требует тишины. Сотрудники располагаются полукругом лицом к нему. Соборная обедня может начинаться.

– Я решил уйти в отставку через две недели.

Новость никого не удивляет. Все последнее время заключались пари, кто же унаследует трон.

– Успокойтесь, свою прощальную речь я произнесу не сегодня! Оставлю ее для заключительного банкета. Когда вы выпьете достаточно шампанского, чтобы ее выдержать!

Кто-то тихонько смеется, остальные довольствуются улыбками. Хлоя и Мартен и бровью не повели.

– Я собрал вас сегодня, чтобы сообщить, кто сменит меня на посту главы агентства. Это потребовало от меня долгих размышлений и неоднократных обсуждений с советом директоров. И могу вам сказать, что выбор был нелегким. Не то чтобы я незаменим, конечно, но… такого рода решения даются всегда непросто.

Ну же, давай, Дедуля, скажи наконец! – молча молит Хлоя.

– Начиная с первого июня агентство возглавит персона, которую вы все знаете, поскольку она работает здесь уже много лет…

Огненный шар взрывается в животе у Хлои. Ее губы невольно раздвигаются в улыбке, а глаза на мгновение устремляются на Мартена: тот бледнее трупа.

– Таким образом, эта персона приступит к выполнению своих обязанностей через две недели, – продолжает Пардье. – И надеюсь, вы будете так же верны и лояльны к ней, как были ко мне…

Он поворачивает голову в сторону Хлои и смотрит ей прямо в глаза.

– Моего преемника зовут Филипп Мартен.

Шок такой, что Хлое кажется, будто Старик всадил ей в спину кинжал.

Что, собственно, он и сделал.

– Я знаю, что с Филиппом наша компания окажется в хороших руках. Поступив к нам вот уже восемь лет назад, он приобрел солидный опыт и доказал, что умеет принимать правильные решения в нужный момент и работать в командном духе, который является отличительной чертой нашего агентства и обеспечил его успех.

Хлою как оглушили. Перед глазами пляшут разноцветные звездочки. Она почти ничего не слышит, слова потеряли смысл.

Солидный опыт… правильные решения… командный дух… успех…

Нет, в этом действительно нет смысла.

Она снова поворачивает голову к Филиппу, видит, как ее поражение отражается в глазах соперника. Ее поражение и смертный приговор.

Боль ужасная, унижение чудовищное.

Взгляды, насмешливые или сочувствующие, обжигают кожу, вгрызаются в плоть.

Когда раздаются аплодисменты, они хлещут ее, как пощечины.

И Хлоя бегом устремляется прочь.

В таком случае мы имеем дело с исключительно извращенным индивидуумом…

Никакой необходимости советоваться с психиатром, чтобы это понять. Гомес отметил про себя, что напрасно потерял время. А еще, что Лора должна чувствовать себя совершенно одинокой. Одной против Тени.

До такой степени, что оставался единственный выход: великий прыжок в неизвестность.

Прыжок, которого Александр равно боится и желает.

Он оставил машину на больничной стоянке, зашел в огромное здание.

Он не был здесь уже много дней. Но вовсе не чувство вины перед Пацаном привело его сюда. Скорее насущная потребность.

Потребность увидеть его, хотя бы сквозь стекло.

Зайдя в отделение, он просит у старшей медсестры разрешить посещение.

– Месье Лаваля перевели, – объявляет та. – Его состояние улучшилось, и его поместили в обычную палату, в отделение общей терапии.

– Он пришел в себя? – с надеждой спрашивает Гомес, расплываясь в детской улыбке.

– Нет, он по-прежнему в коме. Но он больше не нуждается в искусственном дыхании.

Медсестра указывает ему дорогу и возвращается к своим пациентам. Александр медленно приходит в себя. На секунду он поверил, что чудо свершилось.

Он пускается в путь по коридорам, запутывается, спрашивает дорогу.

Наконец, минут через пять, он на цыпочках заходит в палату Лаваля. Как будто боится его разбудить. А ведь ему так хотелось бы разбудить его…

Подтаскивает стул к медицинской кровати, снимает куртку и устраивается.

– Привет, Спящая красавица. Надо же, какая симпатичная у тебя новая комнатка!

Он берет руку Пацана, сжимает ее в своей.

– И верно, ты лучше выглядишь.

Лицо Лаваля стало почти нормальным, таким же тонким и породистым, как раньше. Разумеется, он все еще под капельницами. По бандерилье в каждой руке. И еще он подсоединен к аппарату, который контролирует его давление и сердечный ритм.

Уже нет трубки в горле и в носу. И даже исчезли некоторые повязки.

Но новая нога не отросла. И глаза безнадежно закрыты.

– Я принес тебе вот это, – продолжает майор, выкладывая на тумбочку небольшой блокнот. – Но не для чтения, потому что он чистый…

Гомес отпускает руку лейтенанта и достает из кармана авторучку. Открывает на колене блокнот, пишет дату на первом листке.

– Это что-то вроде бортового журнала, – объясняет он. – Я буду отмечать в нем все твои улучшения день за днем. А еще все посещения и все, что происходит, а ты не можешь увидеть. Но о чем, возможно, захочешь узнать, когда… когда ты проснешься.

Александр набрасывает несколько строк своим угловатым почерком, потом поднимает глаза на Пацана.

– Мне очень жаль, – говорит он. – Я не приходил много дней, знаю, но у меня одно горящее дело. Расследование.