видя, как она смеется, и его глаза искрились яркой солнечной зеленью. – Даже не знаю, откуда у меня это все… Наливай себе.

Снефрид начерпала поварешкой в свой горшок, а хозяин поступил проще – ту же поварешку он использовал вместо ложки. Снефрид ела осторожно, хоть была голодна, дула на горячую похлебку, а хозяин переправлял ее в рот чуть ли не кипящей, и только выдыхал пар. И задолго до того как Снефрид покончила со своей долей, огромный серебряный котел опустел.

– Тебе достаточно? – заботливо осведомился хозяин. – Не приказать ли подать чего-нибудь еще? У меня никто не останется голодным. Не бойся, моим запасам нет конца. Я кормил род человеческий даже раньше, чем моя жена, и до сих пор еще истощения не заметно!

– Благодарю тебя! – Снефрид совершенно наелась густой похлебкой из нескольких видов рыбы.

– Тогда возьми вон тот кувшин и налей нам меда.

За медом хозяин продолжал говорить: рассказывал какие-то саги, видимо, увлекательные, но Снефрид плохо понимала их содержание, поскольку не знала упоминаемых в них… людей? Богов? Великанов? Однако внимательно слушала, видя, что хозяину приятно внимание.

Однако через какое-то время усталость победила все – ведь и прошлую ночь Снефрид почти не спала и теперь изо всех сил сдерживала зевоту.

– Ложись! – Хозяин кивнул ей на перины, разложенные на спальном помосте. – Я все забываю, что вам надо спать… Сам-то я не сплю. Пойду проверю сети.

Он вышел. Снефрид забралась на помост, улеглась на перину и чуть не застонала от блаженства – такой мягкой перины не было даже в королевской усадьбе Кунгсгорд. Рядом лежало несколько одеял. Она взяла ближайшее и обнаружила, что оно сшито из серых, пятнистых нерпичьих шкур. Снефрид даже оробела: не получится ли так, что она, накрывшись этой шкурой, не сможет ее снять и навек останется среди подданных Ньёрда Богатого?

Тогда она взяла свой плащ и накрылась им. Засыпая, вообразила, как хозяин, по колено в море и головой выше самых высоких скал, выбирает сети, а в них запутались корабли и лодки, киты и тюлени.

Может быть, она проснется на голом камне – к утру этот дом исчезнет, как и появился. Но думать об этом уже не было сил – Снефрид заснула.

* * *

Когда она проснулась, моргая и вспоминая, где находится, дом был на месте. В раскрытую дверь вливался яркий дневной свет, веяло свежим запахом моря. Стояла тишина, и Снефрид сразу ощутила, что она здесь одна. Приподнялась, огляделась – хозяина не было. Зато стол оказался уставлен всевозможной едой, так что не осталось свободного места. В серебряном котле – ячменная каша с маслом, вровень с краями. В расписных мисках – жареная и соленая рыба, жареное мясо, хлеб, сыр, в горшках – молоко, масло, мед. Посреди красовался здоровущий расписной кувшин, всем видом намекавший, что налито в него что-особенное, но проверять Снефрид не стала – едва ли ей удалось бы безопасно его приподнять. Стол выглядел так, будто тут ждали на пир полсотни гостей.

Сегодня, при свете дня, дом выглядел не слишком большим – в самый раз для человеческого дома. А может, сказывалось отсутствие хозяина, при котором дом раздувался в попытке его вместить. Поднявшись, Снефрид вспомнила каменную выемку на вершине скалы и подумала сходить туда умыться – но оглянулась и обнаружила на краю помоста большой бронзовый таз с чистой пресной водой. Рядом лежало полотенце и еще один предмет, в котором, несмотря на зубцы, Снефрид не сразу признала гребень – так искусно он был вырезан из белой кости, а на спинке его мордами друг к другу расположились два льва.

Умывшись и расчесав волосы, Снефрид присела у стола и немного поела. Обилие приготовленной еды ее тревожило: что если сейчас ввалится целая толпа великанов и спросит, кто она такая и что здесь делает? Может, у хозяина тоже есть домочадцы, которые ночью плавают в море тюленями, а утром возвращаются?

Или наоборот. Снефрид покосилась на сложенные на помосте нерпичьи шкуры: может, это дневная одежда каких-то Ньёрдовых детей?

Покончив с едой, она хотела взять свой плащ и вдруг заметила, что к нему приколота крупная, почти с ее ладонь, застежка из чистого золота: широкое кольцо, покрытое узором, а на концах две бараньи головы, прижатые мордами одна к другой, будто они целуются. Ахнув, Снефрид не сразу решилась взять застежку в руки. Поколебалась, не зная, как быть, потом подумала: если застежка приколота на ее плащ, значит, хозяин хотел, чтобы она взяла ее с собой? Преподнес подарок на память?

– Благодарю тебя… – сказала Снефрид в пустоту дома. – Не знаю, слышишь ли ты меня… Ньёрд Богатый, но твое гостеприимство достойно твоего богатства.

Держа плащ в руках, Снефрид вышла, и ее схватил в объятия соленый ветер свежего утра. День был очень ясный, море мигало бликами, и даже сосны приветливо махали друг другу ветками, радуясь встрече после разделившей их ночной темноты. Снефрид прошла на свое вчерашнее место и села. В сторону Ньёрдова дома она не оглядывалась, но была почти уверена, что его там уже нет.

Иногда она косилась на золотую застежку с баранами – на солнце та сверкала так, что колола глаз. Наверняка ее изготовили дверги – человеческие руки не способны сотворить столь тонкую красоту.

У берега плавали четыре лебедя. В свете ясного утра островок имел уже не такой дикий, а вполне уютный вид. Устремив взгляд в проливы на западе, Снефрид стала ждать…

Ждала она не так уж долго – бодрость приятного начала дня не успела смениться скукой, – как в проливе сперва показалось небольшое темное пятно, а потом превратилось в корабль под парусом. У Снефрид екнуло сердце: едва ли в этих водах сейчас имеются другие такие большие корабли, кроме знакомых ей, но кто сейчас его ведет? Однако деваться было некуда, и она сидела неподвижно, не сводя глаз с корабля.

Вот он настолько приблизился, что лебеди с сердитым видом уплыли вдоль берега на юг – в бой со столь крупным соперником решили не вступать. Ее увидели – люди на корабле махали ей, до нее долетал радостный крик. Теперь она разглядела, что это корабль Хлёдвира. А вон он и сам на носу – машет ей обеими руками.

Вскоре она разглядела, что корабль почти переполнен людьми и поклажей: кроме гребцов, еще человек двадцать сидели между скамьями, на носу, на корме, у мачты, везде, где можно пристроиться. Среди мужчин она заметила пять-шесть женщин, судя по одежде, из финнов.