они показались! Два белых козла с золотыми рогами мчались по черно-синим тучам, из-под копыт их сыпались искры. Колесница летела стрелой. Но еще быстрее Тор, стоя в ней во весь рост, метал молот во все стороны и каждым ударом поражал кого-то из турсов. Те разбегались от него, но мало кому удавалось уйти. Отблески молний одевали его пламенным светом, и это была вся его одежда – мое цветочное платье он с себя сорвал, получив молот, чтобы не путалось в ногах и не мешало драться. Локи, сидя спереди, нахлестывал козлов, свистел и хохотал так, что порой заглушал раскаты грома, его длинные волосы вились по ветру, как пламенное знамя. Весь мир был полон грозовой яростью Тора, от чего в крови кипели ужас и веселое возбуждение.

Сделав несколько кругов над Асгардом, Тор наконец поуспокоился, и они спустились. Ничего смешнее я в жизни не видела: Тор, голый, тяжело дышащий, с помятыми цветами в бороде и в спутанных волосах! Я смеялась, не замечая дождя, мокрая насквозь, пока сама не оказалась посреди поля осыпавшихся лепестков, плавающих в лужах.

Гроза уходила. Асы обступили колесницу, радостно крича, поздравляя Тора с победой и возвращением молота. Локи подошел и подал мне мой пояс, сам корчась от смеха: дескать, самое веселое-то было в доме Трюма, вот я тебе расскажу…

Шум в Асгарде стоял до темной ночи, у Тора пировали по случаю победы над Трюмом. Но Одина я ни разу не видела за весь тот день, и даже вспомнила о нем лишь назавтра.

И тогда мне пришло на ум предупреждение Локи: Один не оставит в покое никого из тех, кто лучше его. Вроде бы, с этим делом он вовсе никак не связан. Беда случилась и была избыта без его участия. Но я не могла отделаться от мысли – что-то здесь не так…

* * *

Закончилось лето, приблизился йоль. На йольском пиру в Чертоге Радости асы заговорили о выборах нового владыки Асгарда – и почти без споров выбрали моего брата. Вышло, как и предполагал Тюр: Фрейр унаследовал престол после нашего отца, как сделал бы, если бы мы продолжали жить в Ванахейме. Отец в ту пору уже мало бывал в Асгарде: он все еще считался заложником, но жить предпочитал в своем морском дворе, среди любезных ему криков чаек и шума волн. А брат мой здесь прижился, его все полюбили. Да и как его было не полюбить: он и красив, и дружелюбен – если его не злить, – и отважен. Он владеет мечом, единственным на свете, что способен сразить любого из огненных великанов, даже самого Сурта.

О́дин вовсе не возражал против избрания Фрейра. Говорили, что он почти все время проводил возле Источника, беседуя с Мимиром. Я-то за ним не слежу, у меня нет для этого птиц и зверей на службе, но в других местах он мне почти не попадался. Хотя вспоминала я о нем часто: в этой точке года, когда мир заглядывает в бездну с вершины тьмы и родится новое солнце, в глубине души меня тянуло к Одину, как к воротам во тьму. Также, как в середине лета меня тянет к Тюру, а в начале зимы – к Уллю.

Зимою и брат мой мало бывает дома. Каждую ночь он носится по миру во главе охотничьей дружины альвов, отгоняя троллей от селений, лесов и полей. Тор, облаченный в мохнатые шкуры, тоже бродит по снегам, выслеживая рожденных среди ётунов дев зимы. Я уж не знаю, что он там с ними делает, когда догонит… Но едва ли прямо сразу – молотом по голове, зимние ётуновы девы бывают весьма красивы.

Сама я тоже мало покидаю дом в такую пору – разве что к роженицам. Сижу с норнами и дисами, и мы прядем бесконечные нити судеб, мечтая о лете… У себя в доме я выращиваю цветы, и ко мне часто заходят, чтобы вдохнуть летних запахов и забыть о холодах.

Но вот зима подошла к концу, посветлело, тучи разошлись. Мой брат прекратил свои охотничьи выезды, но видела я его по-прежнему редко. В доме его наступила тишина. Через какое-то время я встревожилась: вот-вот настанут пиры начала лета, а наиславнейший из богов уклоняется от всякого общества. Кто-то пытался к нему стучаться, но он никого не хотел видеть. Пришлось пойти мне самой. Уж передо мной-то он не затворит двери!

Фрейр сидел у огня, рядом на полу примостился Скирнир – его ближайший друг и слуга. Мой брат красив, как ему и подобает; я знаю его с рождения, но за нашу общую вечность так и не смогла на него насмотреться. У него продолговатое лицо, черты правильные и довольно тонкие, но все оно дышит мужественностью. Темные густые брови изогнуты крыльями чайки, глубоко посаженные глаза под ними самого живого серовато-зеленого цвета, как спокойные морские воды. Взгляд его тверд и ясен, в нем есть внимание, но нет угрозы; каждой женщине хочется разгадать его взгляд, понять, о чем же он думает, как будто понимание это даст ключ к сердцу любого мужчины. Над высоким лбом светло-каштановые волосы приподнимаются двумя волнами и привольно стекают на плечи множеством вьющихся прядей. Прямой нос, небольшая светло-каштановая бородка, красиво выписанные губы, и от одного взгляда на них у всякой женщины начинает горячо биться сердце. Кожа чуть смуглая, золотистая, будто окрашенная мягким светом теплого летнего заката. Ясное, теплое лето – стихия нашего рода, но если отец воплощает его изобилие, я – сияние солнца и зелени, то Фрейр – господин закатного часа, когда парочки таятся в тени ветвей и разговор замирает, руки тянутся к рукам, губы к губам… Мой брат – само воплощение мужественности, но не сокрушительной и громыхающей, как Тор, которого распирает темная сила и вечно толкает на драку, а умной, уравновешенной и притом бесконечно чувственной. Что бы Фрейр ни делал, им можно любоваться без конца. Сложен он великолепно, но не похож на гору выпирающих мышц: все линии его тела крепки и изящны, и волос на его груди и животе ровно столько, чтобы приятно было провести по ним рукой…

Фрейр всегда бывает мне рад, но сегодня даже не улыбнулся. Между бровей его появились две стоячие морщинки, глаза потемнели и стали тускло-серыми, как старый лед.

– О Зев Мороков! – Я всплеснула руками. – Дорогой мой, ты заболел? Кто сумел так огорчить моего любимого Господина Лето?

Он только махнул рукой – дескать, я ни на