вторую профессию и считает такое положение дел вполне нормальным. Кеменов любит природу, поэтому огромную часть его коллекции составляют пейзажи. На выставке им отведен небольшой зал, но даже по этим пяти картинам угадывается «штучное» умение воссоздавать сумеречную пору российской глубинки, когда пологие склоны, едва виднеющийся лес и замечательная Волга погружены в серовато-темную гамму. Мастерскую игру полутонов прерывают серии работ, созданные в последние годы и рассказывающие о нашем времени без заискивания и лести. В центре повествования Кеменова оказывается типаж, уже фигурировавший в песенном фольклоре Высоцкого и рассказах Шукшина. Но никогда прежде в отечественной живописи ни один художник не описывал его — хмыря, жлоба, люмпена, без которого нельзя представить жизнь московского дворика в 50–60-е годы, быт коммуналок, пьяную брань соседей. Эти люди олицетворяют низовую жизнь и в то же время приходят на помощь, когда ломается сантехника или требуется физическая сила. Забавно, что типаж, несмотря на появление «нового русского», никуда не делся. Он и сегодня шокирует нас простецким видом и хамоватыми манерами. Зарабатывая на чужих бытовых проблемах и, замечу, немалые деньги, он также посматривает на нас свысока: «Ну куда вы, интеллигенция, без меня?» А интеллигенция все чаще помалкивает, оказавшись по сути у разбитого корыта. Ясное дело, что когда-то оно заполнится, но, видимо, нескоро и уже для других. Поэтому «Гайдаровская инсталляция» и «Колесо истории» населены персонажами, вкусившими в последнее время свободы «по полной» и вызывающими у некоторых брезгливую гримасу. Автор ничего не прибавляет к окружающему нас абсурду — полуголые разухабистые девки и сексшопы, пятизвездочные отели и режущая глаза реклама знаменитых зарубежных фирм, попрошайки и запахи поджаривающихся шашлыков. Кто-то с поистине артистическим успехом продолжает игру «на понижение». И останавливаясь в подземном переходе («Жизнь андеграунда») с музыкальным инструментом или с протянутой рукой (на собственное восстановление или восстановление храма — не столь важно), прекрасно вписывается в новую формацию с непременным участием каждого в каком-нибудь виде бизнеса. Выставленную напоказ борьбу, нередко замешенную на кликушестве, простой люд ведет отчаянно и не без самодовольства. Это в самом деле обиженная часть народа, и в то же время таким мужикам и бабам палец в рот не клади — откусят, не раздумывая, да еще обхохочутся над стушевавшимся человеком. Нерв российской современности схвачен точно, показан порой безжалостно, но что удивительно — граница между «верхами» и «низами», принципами бытования там и тут не больно велика. «Это Россия, — говорит Кеменов. — Здесь не стоит особенно доверять результатам безумной житейской гонки». Художник по-своему любит несуразных, легко простившихся не только с амбициями, но и с внешними признаками цивилизованного поведения людей. Они не признают культуру как некий договор между членами общества. Оставаясь в рамках закона, они противопоставили себя истеблишменту. Об этом написана «пивная» серия, в которой мастер прибегает к излюбленному приему — одному или нескольким световым пятнам. Скажем, в картине «Трамвайная остановка I» яркий лунный свет озаряет ночной город, необыкновенно красиво лежащий снег — только в природе художник видит гармонию и душевное успокоение. В работах, запечатлевших завсегдатаев пивной, несколько мощных световых сгустков обнажает характер простого человека. Не слишком удачно складывается собственная жизнь, но соберутся они вместе за кружкой холодного пивка — и на душе становится немного легче.

ГАЗЕТА КУЛЬТУРА

07.08.1997

Не делай себе больно. Олег Кулик снова в Москве, вооружен кистью, а потому не опасеню

«Крови не будет», — заверила меня сотрудница галереи Марата Гельмана, хотя название перфоманса обещало, как минимум, членовредительство — «Кулик Кулику глаз выклюет».

На большом экране воспроизводится видеозапись с участием художника, который буквально оглушен нескончаемым музыкальным потоком из радиоэфира. Настоящий Олег Кулик надевает маску, в трубку вставляет кисть и с помощью своеобразного держателя на этом же экране рисует автопортрет. Тем временем видеогерой пытается сопротивляться будто бы в самом деле причиняемой ему боли, но автор не обращает внимания на стоны и просьбы. Ни мощный звуковой фон, ставший для персонажа одним из признаков ненавистной масскультуры, ни действия самого художника не были им прекращены вплоть до завершения рисунка. Разумеется, это метафора. Но она обнажает забытую за политизацией и погружением человечества в царство масс-медиа проблему тела, которую в том числе и видеокультура забыла напрочь.

Живые физические реакции превратились в игру пороков, а свобода и естество движений во всем телевизионном мире упорно подменяются красивой картинкой. В ней искусственно все, начиная с самой технологии виртуальной реальности, профессионального макияжа, и заканчивая приверженностью режиссеров исключительно к суперутонченным фигурам фотомоделей. Если перевести список несоответствий придуманной жизни и реальной на язык повседневности, то конфликт здорового типа существования и вынужденного легко вскроется. Достаточно упомянуть самые разные наполнители, коими богаты продукты зарубежного производства, вовсю раскупаемые нашими согражданами на городских рынках. А у тела, как и у окружающей природы есть традиционные параметры, которые надо не разрушать очередными правилами, регламентациями, запретами или, наоборот, излишествами. С ними надо просто считаться, проявляя к собственному организму мудрость и любовь.

Если сравнивать эту акцию О. Кулика с его предыдущими выступлениями на сцене московского концептуализма, то последнюю отличают прежде всего элементы шоу, которые автор вводит сознательно. За внешней театральностью интеллектуальные и эстетические провокации, конечно же, угадываются, однако социальная проблематика, связанная, в частности, с борьбой художника за экологию, приобрела теперь более деликатный характер.

ГАЗЕТА КУЛЬТУРА

1997

Птичку жалко. А людей?

В галерее Марата Гельмана 16 января открылась выставка «Птица Кораз». Автор проекта — 32-летний Канат Ибрагимов, окончивший в Алма-Ате художественный институт и арт-колледж, создавший полуполитическую-полухудожественную команду, которая разъезжает по городу на роликах и на стенах жилых зданий оставляет граффити.

Современный художник — это человек контекста. Если вчера он радовался многообещающим переменам в стране, то сегодня он заявляет, что казахстанское общество — это общество клановое. Если большинство художников работают с этнографическим материалом и довольствуются мэйнстримом (усредненное искусство, вне авангардных стилей), то Ибрагимову претит беззубость в творчестве. Ему важнее яркий жест, эффект сиюминутности, основанный на сознательном желании расшевелить общество, не дать заледенеть, закостенеть массовому сознанию в бесчисленных стереотипах. В Алма-Ате его считают революционером, и он упрямо настаивает на своей пассионарности. При этом за последние 15 лет проявил себя и как хороший живописец, и как график. В частности, на вернисаже нам представили портрет президента Н. Назарбаева. «Куда же азиату без своего „башка“?» — смеется Канат и тут же поворачивается к противоположной стене, на которой висит российский флаг. Его основой служит не холст или бумага, а настоящий войлок,