— Не берусь утверждать точно, но я всегда был очарован ее умом и скромностью.

— А где вас увидели ассистенты Пырьева?

— Кажется, в «Комедии ошибок» Шекспира. После окончания Театрального училища Театра имени МОСПС (ныне Моссовета) в 1935 году я оказался в Театре транспорта, который возглавлял выдающийся актер и режиссер Николай Васильевич Петров. У нас была небольшая труппа, в основном гастролировавшая по стране. Во время войны мы составляли актерские бригады и выступали на фронте.

Поначалу я и не думал переходить в другой театр. Но прослышав про трудности Владимира Семеновича Канцеля, репетировавшего в 1945-м в театре Советской Армии «Учителя танцев» и недовольного исполнителем роли Альдемаро, мой коллега Рафаил Ракитин и Александр Евгеньев, заведующий репертуарной частью Театра транспорта, зная мою музыкальность и подвижность, посоветовали Канцелю посмотреть меня.

— Владимир Михайлович, вы помните тот день, когда проснулись знаменитым?

— Знаете, что мы репетировали «Учителя танцев» в гримуборных, можно сказать, на задворках? Лирическая испанская комедия о любви не совсем вписывалась в генеральную линию театра. Главный режиссер ЦАТСА Алексей Дмитриевич Попов отбирал к постановкам пьесы, главным образом связанные с военной тематикой. Поэтому в 40-х годах публика видела «Сталинградцы», «Незабываемый 19-й», «Южный узел». А «Давным-давно» и «Укрощение строптивой» считались периферией репертуара. После премьеры «Учителя танцев», состоявшейся 16 января 1946 года, я ощутил больше внимания к себе. Запомнил Ахматову, которую привела вот в эту гримуборную, где мы с вами сейчас разговариваем, Нина Ольшевская. Признаться, «головокружения от успехов» я не почувствовал. Стремился сохранить высокий исполнительский уровень и в других работах… Замечу, жил я в то время в гримуборной наверху, за малой сценой.

— Как же так? Вы приехали в Москву в 1925 году и после войны остались без угла?

— В 14 лет я потерял отца, мама умерла спустя три года. Мы с сестрой занимали половину комнаты в коммунальной квартире на Красноказарменной. Потом пригрел театр. Впрочем, бытовые трудности я переносил легко, поскольку работать с Поповым и Канцелем было для меня огромным счастьем.

— Последний раз вы выступили в роли Альдемаро в день своего шестидесятилетия. Более 1000 раз вы выходили на сцену, ни на йоту не корректируя режиссуру Канцеля. Вы без обиды уступили место Чеханкову?

— Все-таки с возрастом трудно справляться с высоким темпом. А спектакль, в котором так много жизни и азарта, по-моему, не должен сходить с афиши. Федор Яковлевич, можно сказать, изучил мою работу. Своей целеустремленностью, блестящей актерской техникой заставил поверить всех, что он — лучшая из возможных замен. И я, в 1975-м в точности сохраняя редакцию Канцеля, целиком омолодил спектакль.

— Вас называют синтетическим актером. В самом деле, пластика, голос, выразительная внешность, не говоря уже о таланте, позволили вам воплотить разные, противоречивые характеры. 52 роли вы сыграли за 40 лет работы на сцене театра теперь уже Российской армии. Публика постарше припоминает «Мечты Кинолы» Бальзака (1954), где помимо вас были заняты Людмила Касаткина и Андрей Попов. В 1950-м вы получили Сталинскую премию за роль адмирала Синявина в спектакле «Флаг адмирала». В 1958-м в театральных кругах много говорили о «Средстве Макропулоса» Чапека, где вы замечательно сыграли Альберта Грегара. А что общего у вас с бароном Мюнхгаузеном?

— Напомню, что Гриша Горин как драматург дебютировал в нашем театре пьесой «Забыть Герострата». В 1977-м он вместе с режиссером Ростиславом Горяевым задумал «Комическую фантазию о жизни, любви и смерти знаменитого барона Карла Фридриха Иеронима фон Мюнхгаузена». Вдумайтесь, фантазии моего персонажа — не просто попытка приукрасить жизнь. Ведь каждый из нас мечтает о лучшем, старается окружить себя миром, в котором ему легче дышится. При этом Мюнхгаузены не застревают в перипетиях жизни и не задевают других.

Не желая никому зла, сочувствуя ближнему, они твердо знают, что, уходя в мир иной, ничего с собой не заберешь. И если бы я был крутым бизнесменом, я многим бы помог конкретно.

— Добро выражается не только с помощью материальных средств. Кстати, насколько для вас важны приметы внешнего благополучия?

— Мой отец был дирижером, и в Твери, где я провел детство, он организовал музыкальную школу. Жили скромно, но окружали меня дети из интеллигентных семей, для которых духовные ценности оказывались важнее прочих. Мы весело проводили время: справляли Пасху, Рождество, вместе делали горки, каток, а в футбол играли тряпичным мячом. После смерти родителей я знал, что единственную булку нужно разделить пополам с сестрой. Дожив до 80 лет, не имею дачи, живу с женой в двухкомнатной квартире, в 28 квадратных метрах.

— Вы — легенда Театра российской армии, народный артист СССР, лауреат Государственной премии живете в малогабаритной квартире?

— Как председатель жилищной комиссии я считал не вправе урывать что-то для себя. Хотя все актеры в нашем театре получили приличные квартиры.

— Вы бываете в жизни и мягким, и резким. Что вынуждает вас к крайним проявлениям?

— Желание справедливости. Как шахматист я стараюсь просчитать все точки зрения и понять, во имя театра или личных интересов борется человек. У нас сегодня много сложных проблем. И одна из них — отсутствие главного режиссера.

— Неужели нет желающих возглавить ваш коллектив?

— Труппа очень разборчива. Должен сказать, что коллеги сделали немало для того, чтобы Леонид Ефимович Хейфец остался. И дежурили у его дома, и обращались в Минобороны с просьбой оставить его художественным руководителем. Но Хейфец решил уйти.

С фигурой нового главного я многое связываю. Мне кажется, что это должен быть молодой человек с собственной художественной программой, рассчитанной не на год-два, а на несколько лет вперед, с ясным пониманием как ее осуществить. Я думал о Николае Пинигине в этом качестве, наблюдая его на репетициях «Загнанной лошади». Он интеллигентный человек тридцати семи лет, в то же время мощная личность, способная проявить жесткость и настойчивость.

— Меня поразили лаконизм и эмоциональность сцены, в которой ваш герой Генри Честерфильд объясняется с Кароли, по сути, одновременно прощаясь с ней и даруя возможность уйти с любимым.

— Здесь можно было придумать внешние эффекты. А Николай Николаевич решил построить разговор аскетично, пряча страдания уже немолодого героя внутрь.

— 10 февраля вам исполнилось 80 лет. Наша газета присоединяется к поздравлениям и добрым пожеланиям. Разделяю восхищение многих: вы находитесь в прекрасной форме, сохранили искренний интерес к жизни, к людям. Мне кажется, точным ответ одного американца преклонных лет на вопрос: «Что помогает вам оставаться жизнерадостным?» — «Чувство ответственности». А что бы сказали вы?

— Приученный с детства к дисциплине я счастлив работой. Жесткий график — утром репетиции, а вечером я играю спектакль — не срывался никогда.